– Мать, выдай ему на бензин. Или со стипендии заправишься? – спрашивает отец.
– Пап, от стипендии даже на жвачку не осталось. Но я обязательно верну, с первой же пенсии. Зуб даю!
– Дожить бы до твоей пенсии, – вставляет слово вошедшая мать и протягивает деньги.
Невысокая, пухленькая, рядом с отцом смотрелась как неуклюжий щенок рядом с мастиффом. Но красивая… Идеальная пара. Я улыбаюсь.
– Доживете, ещё и правнуков будете нянчить!
Знал бы я тогда, чем всё обернется – ни за что бы из дома носа не высунул. Сидел бы, корпел над своей фабрикой, чертил бы никому не нужные графики и чертежи…
Машина заводится с полуоборота. Рука привычно ложится на упругий руль. Отец всегда следит за своей «ласточкой», да и я приложил к ней немало трудов и сил. «Буханка» медленно и величаво выкатывается на прогретый за день асфальт. День радует солнечным теплом. Такая радость бывает только в мае, когда после долгой зимы можно выйти в шортах на улицу, не боясь отморозить «бубенчики».
Пролетают мимо деревеньки. За широкими полями темнеют густые леса. Так же, как и деревни пролетают воспоминания. Вот тут полгода назад я радовался освобождению Александра из СИЗО. Вот тут нас остановили для проверки, а тут поворот на Палех. За время, прошедшее с той самой злополучной драки, многое изменилось, как для меня, так и для Александра. Его и вовсе отчислили из техникума, а на меня начали смотреть как на пособника убийце. Хотя потом всё прояснилось, но как в старом анекдоте «неприязнь за ложечки осталась».
Да и череда смертей, прокатившихся по городу и области, отодвинула на задний план нашу драку. Приехавшие из Москвы оперативники только разводили руками, не в силах вычислить убийц, или хотя бы найти какую-нибудь зацепку. Людей находили в разных местах, нередко аккуратно упакованными в пластиковые мешки для мусора. Задушенные, избитые, измочаленные, словно их живыми кинули под колонну «Камазов». Соседи этих людей ничего не знали о смерти. Отзывались только положительно, и вовсе не потому, что о покойниках либо хорошее, либо ничего. Я тоже был шапочно знаком с двумя убитыми, мы с отцом несколько раз помогали им с машинами.
Люди в страхе уезжали из города, отец строго-настрого запретил мне и матери выходить после десяти вечера на улицу. И это студенту!!! Самое время для прогулок при луне и робких объяснений в любви и вечной преданности!!! Эти аргументы никак не повлияли на отца, он пригрозил воспользоваться ремнем. С приближением ночи город замирал, ожидая, на кого сегодня покажет костлявым пальцем старуха с косой. Мужики запасались ружьями, ножами и топорами. По пустынным ночным улицам катались машины с проблесковыми маячками.
Однако, вскоре после того, как с нас сняли все обвинения, и я обрадовал Александра, убийства прекратились. Я отдал его пассии бумажку с несколькими словами. Юлька-кареглазка радостно вспыхнула и убежала, даже не поблагодарив. Эх, девушки…
А теперь я еду к Александру. Давно его не видел, даже чуточку соскучился.
По радио играет какая-то классическая музыка то ли Бах, то ли Моцарт.Я переключаю на другую волну. Вскоре выныривает знакомое село. Только что-то изменилось… Что-то не так. Может во взглядах редких людей, может в горланящем воронье, которые тучами носятся над селом. Пахнет чем-то горелым.
Я подъезжаю к дому Александра. Аккуратный домик, крашенный красным суриком, утопает в кустах сирени. Зеленый забор гармонирует с листьями и почти не отличим от общей массы. Калитка слегка покачивается на ветру. Странно. Тётя Маша имеет маленький пунктик– всегда закрывает её и завязывает на веревку с какими-то мешочками. Ну, каждый сходит с ума по-своему, поэтому я предпочитаю не замечать таких странностей. Всё же тётка она мировая. А сейчас веревка валяется на земле…
Коричневые ступени скрипят под моим весом. Я стучу в тяжелую дверь. Тишина, никакого шевеления в доме. Повторный стук приносит тот же результат. Никого нет дома – зря только приехал.
– Парень! Ты к Марии, что ль? – окликает меня женский голос.
– Да я больше к Сашке. Не подскажите, они ушли куда-то? – оборачиваюсь я на голос.
Благообразная старушка, о таких принято говорить «кумушка». Они занимают скамеечки у подъездов, когда начинает пригревать солнце. К резиновым галошам храбро жмется черно-белый кобелек, недоверчиво повиливающий хвостом.
– Ой, парень! Тут такое ночью-то было-о-о. Марию-то волки покусали, на «Скорой» увезли. И Сашка-то куда-то подевался. И пожар и волки! Ой, что-то неладное творится. Никак конец света приходит?
– Какой пожар?
– Дык повернисся, вон же один остов от храма остался. Ой, что будет-то. И воронье откуда-то взялось.
Я поворачиваюсь вслед за указующим пальцем. Так вот откуда тянет горелым. Между почерневших балок сгоревшего храма бродят люди. Крыша провалилась вовнутрь, бревенчатая стена рассыпалась как спички из коробка. Так сгорел первый в России храм Уара, где близкие могли отмолить "непрощаемых" грешников: самоубийц, бандитов, проституток и наркоманов. Над пожарищем и кружится огромная крикливая стая. Птицы словно сами тушили пожар – такими черными кажутся на фоне голубого неба.
– А куда повезли тётю Машу?
– Дык это, в Шую-то и повезли. У нас-то не лечат такие раны, а у нее всё тело исполосовано. И откуда только взялись, проклятущие! – старушка грозит в сторону леса сухоньким кулачком.
– Что ж, спасибо! Поеду обратно, а то хотел в гости напроситься, но заеду как-нибудь потом, – я сбегаю со ступенек и сажусь в машину.
– Мож, передать чего надо? – кидает мне в спину старушка.
Похоже, что она рада любому собеседнику. Цуцик осмеливается тявкнуть на заведенную машину.
– Да нет, ничего не надо, я позже заскочу. Ещё раз спасибо!
Собака провожает тявканьем до околицы и, закрутив хвост бубликом, гордо бежит обратно. Непонятное что-то творится. Если Александр пропал, то он может быть у Михаила Ивановича. Я помню, как подвозил этого мощного мужчину до «Медвежьего» – решаю заскочить, всё одно по пути. Может, он что-нибудь знает. Эх, лучше бы я в миг «прозрения» крутанул руль и съехал в обочину…
Музыка, мелькание белых полос, зелень последних дней весны – всё настраивает на спокойствие. Мозги понемногу размягчаются, отдыхают. Может, именно поэтому я и подумал об Иваныче…
В «Медвежьем» тоже никого нет дома, только насмешливо пялится сверху разноцветный дракон. Дом у Иваныча