«Вот, даже силу в руках чувствую и дышу ровно, легко, — размышлял Колька, таская песок, — и ноги не заплетаются. Если бы мы тут меж собой не грызлись по всякой мелочи да врачи не донимали бы лечением, совсем жить можно. Ох уж это лечение!»
Иного таблетками кормят, уколами шпигуют, гипнотизируют, в шизо сажают, а он себе думает: «Давай-давай, лечи! Мне бы только за ворота выйти, до первого магазина добраться, и плевал я на ваши уколы». И точно, едва освободится, с чемоданчиком еще, — бежит в спецуху.
А другой лечится охотно, решит завязать, ан нет — срывается! Безо всяких особенных причин — так, мелочь какая-нибудь. Год не пьет, два не пьет и вдруг встретит знакомого, которого сто лет не видал, а уж это дело непременно обмыть надо. Тут бы сказать — спасибо, язва у меня, инфаркт, дома пожар, да и бежать, но какая-то сила удерживает, заставляет выпить первый стакан. И пошло…
И водка, вот она — бери! Если бы ее достать трудно было, как морфий, скажем… Но наркоманы и морфий достают, не умирают…
Дают таблетки, говорят — пей, они тягу к вину убивают. Второй год он их глотает, а вмазать иной раз сильно хочется! Да что таблетки, есть способы куда сильнее, он их тут все на себе испытал…
Суд приговорил Кольку к двум годам принудительного лечения. Его отправили в городскую пересыльную тюрьму, где в специальной камере для алкашей он две недели кормил клопов, от скуки вызывался поработать на тюремном дворе и с удивлением замечал, что хоть и не пьет, но и не умирает. Однажды утром его и еще трех горемык вызвали на вахту, сдали под расписку толстомордому старшине, посадили в серую машину без окон и привезли сюда, в ЛТП.
Как ему и говорили соседи по камере, всех вновь прибывших поместили в карантин для проведения курса лечения. В карантинном бараке их встретил пожилой врач. Низенький, полный и с бородкой, только глаза недобрые.
— Так, голубцы, прибыли. — Врач прохаживался по кабинету. — Прибыли, значит… Вот ты, — обратился он к одному из новичков, мужику лет сорока с заячьей губой, — сколько ты в тюрьме дожидался, пока сюда отправят?
— Пятнадцать дней, — с готовностью ответил тот.
— А ты? — Врач ткнул пальцем в стоявшего рядом парня.
— Двенадцать.
— А ты?
— Четырнадцать.
— Выходит, вы не злоупотребляете всего две недели, — прикинул доктор. — Маловато… По правилам каждый из вас обязан пройти курс активной противоалкогольной терапии. Понятно, что это такое? Будем вырабатывать стойкое отвращение к спиртному. Вы не только пить — думать о нем не сможете. Слыхали небось о тетураме, апоморфине? Слыхали, вы, я вижу, народ битый, бывалый… Предупреждаю сразу — никаких отказов от лечения! Единственно лишь себе навредите. В штрафном изоляторе весь курс пройдете, да еще на вязках, с пирогенальчиком. Так что сейчас марш в палату, а с завтрашнего дня начнем…
И начали… Двадцать человек — население двух палат — усадили за длинные столы, покрытые клеенкой в серую клетку. Каждому дали по стакану сладкого чаю и по большому куску хлеба с маслом. Пока ели, вчерашний врач говорил о вреде алкоголя, о необходимости полного отказа от выпивки на всю жизнь и много чего другого на ту же тему.
Потом их завели в просторную комнату, где стояли деревянные скамьи, на них стопкой лежали цинковые шайки, в стене белели раковины умывальников. Похоже на банное отделение, только веников нету. Сестра дала всем проглотить какое-то снадобье, а минут через двадцать каждому налила в стакан по сто граммов водки и разрешила выпить. Врач, по своему обыкновению, прохаживался меж скамеек, поглядывал на голых до пояса пациентов.
Сначала Колька от выпитой водки почувствовал легкое приятное опьянение, затем у него сильно застучало сердце, не стало хватать воздуха. У сидящего напротив соседа покраснела шея, плечи, лицо. Глаза тоже покраснели и выпучились. Он стал похож на бульдога. «Я, наверное, такой же», — сообразил Колька. Сильно заболела голова, мутилось сознание, сердце кто-то взял в кулак и стал потихоньку сдавливать. Он испугался, но тут у него начался такой приступ рвоты, что он про все забыл.
Никогда его так не драло! А врач и сестра заставляли в промежутках между спазмами глотать водку, да еще приказывали: полощите рот! Порой судороги отпускали его, но стоило соседу начать рыгать, как и к его глотке подкатывал тошнотный комок. Наступал такой момент, когда всех их начинало драть одновременно. Некоторое время они, красные и потные, тяжело дышащие, сидели спокойно и вдруг, как по команде, склонялись над тазами и блевали до помутнения в глазах. Врач в период затишья меж двумя приступами легко сказал, что все это продлится часа два. О господи!
Они блевали, нюхали и глотали водку и снова блевали. У Кольки сильно болело под ложечкой, разламывало виски. Троих мужиков санитары уже вынесли из комнаты. Наконец позывы к рвоте стали слабнуть, появилось головокружение, онемели ладони и ступни ног, шею словно сдавил тугой воротник. Он плохо помнил, как очутился в палате, на своей койке. Тяжелый сон навалился сразу и утопил…
В дальнем конце коридора находилась отдельная палата для буйных. Там стояли две специальные массивные койки; изголовья их подымались как у раскладушек, а в панцирной сетке, в том месте, где у лежащего задница, сделано широкое окно, под ним — параша.
На спинках коек укреплены брезентовые вязки — широкие крепкие тесьмы. Ими прихватывают лежащего за руки и за ноги так, чтобы он мог поворачиваться с боку на бок, но не вставать.
Случается, привезут в ЛТП иного доходягу, а его беляк и хватит. Такое редко, но бывает, особенно если он напьется перед тем, как сюда попасть. Тут всего жди: он и себя изуродовать может, а то и пришибет кого. Горячка хитра — хлестанет раз и затихнет. Ну, думают, прошло. А дней через пять — снова как хлестанет! Вот и привязывают горячечного к койке, приступ может и на неделю затянуться.
Колька после третьего посещения «парилки», как они называли меж собой комнату с тазами и умывальниками, наотрез отказался от лечения.
— В рот пароход… Не стану я больше всякую пакость глотать, — заявил он врачу.
— Здесь тебе не наркологический диспансер, где вы дурака валяете да от милиции прячетесь. Коли сюда попал — будешь лечиться, хочешь того или нет! Предупреждали вас: кто не пройдет весь курс лечения, тот отсюда не выйдет? То-то… Иди на сеанс и не дури!
Но Колька отказывался упорно, и тогда доктор вызвал санитаров. Они провели Кольку в ту самую палату, прихватили руки и ноги вязками к спинке кровати, а сестра сделала ему укол. Сперва он ничего особенного не ощутил,