Очень уж много событий за один день. Слава богу, все разошлись, и мы наконец-то могли отправиться к своей палатке. Как мы там поместились втроём, точно объяснить не могу, но тяги к комфорту у нас тогда ещё не было и мы заснули моментально — свежий воздух и бешеная усталость дали себя знать.

Солнце взошло над посёлком Морское со страшным скрежетом, лязганьем и скрипением. Оно ярче и ярче просвечивало сквозь брезент палатки, и жуткий металлический грохот нарастал, наполняя собой всё видимое пространство.

Мы смотрели друг на друга и не двигались. Молчали. Вылезать из палатки и смотреть, что же такое происходит на рассвете в этом уютном местечке, как-то не хотелось. Но вот шум стал удаляться в направлении моря, и Олег, как наиболее мужественный из нас, исчез за брезентовым пологом. Мы с Цоем ждали известий минут пять и дождались. Первые известия от Олега были абсолютно непечатные, но они вернули нам силу духа и тела, и мы вылезли на бережок ручья на помощь нашему товарищу.

Олег стоял подбоченясь, молча и злобно глядя вслед удаляющемуся от нас колёсному трактору, который ехал прямо по ручью — утренний туалет, что ли совершал. Естественно, он проехал и по нашей заначенной бутылке водки, что спала в ручье и не успела проснуться, как дитя индустриализации размазало её по дну. К трактору мы быстро привыкли — он ездил на пляж каждое утро — то ли по делам, то ли отдыхать, а вечером возвращался обратно — уставший, загоревший. Он с хрипом проползал мимо палатки и исчезал в диких горах — где-то там у него было логово.

— Та-а-а-ам, та-а-а-ам, в сентябре-е-е… — вдруг запел Цой, — там я остался-а-а…

— Что, так сильно Леонтьева полюбил? — хмуро буркнул Олег. Он всё ещё страдал по потере бутылки, как будто она была последней в нашей жизни.

— Та-а-ам я остался-а-а-а…

— Ладно, давайте похаваем. Та-а-а-а-ам…

— Вот, новый поворо-о-от, — подключился я к утренним вокальным упражнениям. Олег улыбнулся и вдруг заорал диким и ужасно громким голосом:

— Пропасть, или взлё-ё-ёт!!! — И смягчившись, сказал снова. — Ну ладно, давайте похаваем.

— Это заблуждение, — многозначительно произнёс Цой.

— Что — заблуждение?

— Что мы сейчас здесь должны хавать.

— ?

— Да, — поддержал я Цоя, — давайте на пляж чего-нибудь возьмём, там и похаваем…

— Сначала мы возьмём баночку, — Цой посмотрел на меня, — трехлитровую.

— Это дело, — согласился я. По лицу Олега было видно, что компромисс его удовлетворяет.

— Но похавать, всё-таки, надо. — Он не сдавался.

— Конечно, надо. Вот возьмём баночку, пойдём на пляж и похаваем.

Олег и я принялись зашнуровывать полог палатки, а Цой молча смотрел на нашу работу, не двигаясь с места. Мы старались закрыть вход в жилище поаккуратней, чтобы не видно было вещей, гитар, консервных банок, медиаторов и прочей мелочи, что выпала из нас во время сна.

— Думаете, ворам это будет не развязать? — поинтересовался Цой.

— Ну, всё-таки…

— Ладно, кончайте ерундой заниматься. Жарко уже.

Да, становилось жарко. А когда мы наконец добрались до пляжа, стало просто невыносимо. Чтобы немного улучшить самочувствие, мы отхлебнули из баночки и бросились в долгожданное Чёрное море. Олег, хоть и обладал могучим телосложением и по весу тянул, примерно, на нас с Цоем вместе взятых, устал плавать минут через сорок. Он вылез из воды и сел на песок рядом со мной — я сломался на тридцати минутах купания. Мы блаженно жмурились, молчали и смотрели, как Цой плещется и кувыркается в тёмной воде.

— На сколько ещё его хватит? — начали мы прикидывать и начали было даже спорить, но тут Цой вылез на берег. Как выяснилось, он прервал развлечение не от усталости, а от скуки.

— Ну, чего вы тут расселись? Пошли вместе поплаваем…

— Отдохни, — сказал я.

— Да, позагорай.

Это предложение Олега было довольно бессмысленным — на наших глазах произошла чудесная метаморфоза. Как только Цой вышел на сушу, он мгновенно покрылся тёмным ровным загаром такой плотности, какая у обычных людей появляется после пары недель пребывания под палящим солнцем. Мы же с Олегом так легко не отделались и часа через три поняли, что нужно срочно бежать куда-нибудь в тень.

— Пошли, может, похаваем, — неуверенно предложил Олег.

— Да ну, знаешь, только пришли и сразу уходить, — возразил Цой, — рано ещё!

— Брось ты, пойдём, костерок разведём, посмотрим, как там палаточка наша…

— А что ей сделается? Пошли купаться!

— Слушай, мне кажется, я сгорел, — сказал я, — пойдём в тень.

— Иди. А мы с Олегом ещё искупаемся.

— Я с Рыбой пойду. Полежим в тенёчке, похаваем чего-нибудь…

— Пошли, поиграем заодно, — мне не хотелось разрушать компанию.

— Ладно, вы ждите, а я подойду попозже. Начинайте там пока…

— Чего начинайте?

— Ну, там… что хотите, то и начинайте, — Цой улыбнулся, — я подойду.

— Ну, пошли, — я встал и понял, что мы уже опоздали. Спину, плечи, бёдра и всё остальное жгло при каждом движении, правда, ещё терпимо, но я понимал, что к вечеру это «терпимо» может плохо кончиться. «Надо будет ещё баночку взять, — подумал я, — чтобы не очень жгло».

Вернувшись к нашему лагерю, мы обнаружили палатку в целости и сохранности — воров здесь, видимо, не было, и стали зачем-то разводить костёр. Солнце палило по максимуму, и зачем нам нужен был этот костёр — варить, а тем более жарить нам было нечего — я не понимаю, но сила традиции непобедима. Раз палатка есть, то и костёр должен быть. Страшно матерясь, мы вступили в бой с чудовищными кустами, что окружали нас со всех сторон, в надежде использовать их в качестве дров. В конце концов нам удалось навыдергивать и навывинчивать из земли немного чего-то среднего между осокой и железным деревом, но эти ботанические выродки так изранили наши сгоревшие тела, что даже ругаться не