Как острил один их общий коллега, Речел так и не научилась разбираться в количестве звездочек на погонях - и слабо представляла разницу между лейтенантом и двухзвездочным генералом. Понимать подобные мелочи она полагала излишним, пытаясь выехать на непробиваемом нахальстве и совершенно запредельном апломбе. Известно, как в армии относятся к таким работникам средств массовой информации. То, что у нее все-таки появились информаторы, коллеги склонны были объяснять большими познаниями Речел в искусстве французской любви.
К Джекобу эта девица всячески подъезжала. Но не с тем. Это она дарила каждому, кто попросит. Но журналистка хотела выпытать секрет - почему генерал Адамс выделяет из всех журналистов именно его - а потому порой сообщает ему то, что другие не узнают никогда. Она думала, что есть какой-то ключик к сердцу командира.
Ключик-то, конечно, имелся. Когда журналист пять лет помотается по горячим точкам - в глазах военных он становится уже как бы наполовину солдатом. Почти своим. Человеком, которому можно доверять. Информаторы знали - Джекоб их не подставит неосторожным репортажем под огонь каких-нибудь правозащитников. Которые, хоть ты тресни, не в состоянии понять простой вещи - на войне убивают.
Речел подобных тонкостей не понимала в принципе. Она, впрочем, вообще ничего не понимала. Что давало ей шанс стать в будущем телезвездой. Зрители любят, когда по ту сторону экрана маячит такой же идиот, как и они сами.
Сейчас Речел вызвала его, сообщив, что происходит нечто интересное. Делать было особо нечего - а потому Джекоб решил прокатиться.
Джип свернул в одну из небольших улиц - и Джекоб еще издали увидел мечущеюся рыжеволосую девицу, за которой едва поспевал оператор. Завидев выходящего из машины журналиста, девица кинулась к нему. Она сияла, точно получила приглашение вести новости на MTV.
-- Привет! Ну, вот, наши войска снова несут потери! - Радостно сообщила она.
-- Что, неужели появились боевики?
-- Нет, -- с некоторым сожалением протянула Речел и показала на груду строительного мусора. - Вон под ним лежат пятеро солдат. Сейчас прибудут инженерные части, и будут разгребать. Она простерла руку в сторону огромного темно-красного дома, фасад которого был обильно украшен массивными балконами, разными лепными финтифлюшками и прочей тяжеловесной декорацией. На уровне второго этажа на стене зияла огромная плешь, в середине которой виднелась ободранная балконная дверь, возле которой торчали обломки арматуры и пятно кирпичной кладки. Обломки завалили половину узкой улицы, а на стене второго этажа красовалась надпись, выполненная ядовито-желтой краской: "Vasya forever".
-- А что случилось-то? - Поинтересовался Джекоб, наглядевшись на картинку.
-- Да, вроде, балкон обрушился. И вместе с ним - часть стены. Я, впрочем, не очень поняла. Вот стоит свидетель, я его держу, пока ты не приехал.
В стороне стоял, слегка покачиваясь, усатый светловолосый мужчина лет пятидесяти, довольно приятной наружности, одетый в донельзя заношенное черное драповое пальто. Поняв, что говорят о нем, человек вынул из кармана пластиковый стакан и протянул Речел.
Та извлекла бутылку "Джонни Уокера" с черной этикеткой и наполнила емкость. Судя по уровню жидкости в сосуде, держать свидетеля было делом, требующим изрядных спиртовых вливаний.
-- Ваше здоровье, ребята! - Мужик приподнял стакан и одним движением выплеснул в глотку содержимое. Оба-на! Джекоб, хоть и являлся вроде бы русским, так бы не смог. Все-таки черная этикетка - это шестьдесят градусов.
-- Ты что ли все видел? - Спросил он усатого.
-- А то! Эти ваши ребята перлись по тротуару, а один из них возьми да и кашляни. Ну, эта хренотень обрушилась. - Мужик снова протянул стакан. -- Господи, упокой их души.
-- Что же, от кашля балкон рухнул?
-- А хоть и от кашля! Он так мог упасть. Ты пойми -- это ж питерский балкон! Он пока хочет висит, а когда ему надоест - падает. Так уж у нас заведено. Где ж это видано - под балконами ходить! Ты по центру улицы иди - здоровее будешь. А балконы - они у нас и при коммунистах падали, и при демократах падали... Вот погодите - придет зима, тогда еще и сосульки будут падать.
Джекоб перевел слова мужика Речел.
-- Так... Значит, все это знают, а командование не считает нужным должным образом инструктировать солдат. Не заботится об их безопасности. Интересно...
Джекоб вздохнул. Речел, была не просто дурой, а дурой, активно ищущей приключений на свою задницу. Такие вот деятели и деятельницы на Востоке бегали в обозе армии и мечтали взять интервью у какого-нибудь главаря сопротивления. Кончались обычно такие игры печально. Деятелей в лучшем случае приходилось выкупать, а в худшем - американцы получали в подарок их головы.
Ну, а тут раз нет сопротивления, она будет портить нервы командованию - а потом удивляться, что ее не приглашают на разные интересные дела. Нет, конечно, в журналисте, который со старательностью идиота лишь переписывает материалы, предоставляемые пресс-службой, тоже нет ничего хорошего. С такой работой может справиться и говорящий попугай. Но нельзя ведь писать исключительно про дерьмо! Особенно, если ты даже не понимаешь, о чем пишешь. Вот выйдет репортаж, что генерал Адамс не заботится о безопасности солдат. А в Штатах и так уже, кажется, забыли о том, что солдат - это весьма опасная профессия. Джекоб сталкивался с ребятами, которые, угодив в горячую точку, искренне удивлялись: оказывается, с войны порой и не возвращаются...
Пока не прибыли инженерные части, Джекоб решил пообщаться с представителем местного населения. Он отобрал у Речел бутылку. Мужик, догадавшись, в чем дело, достал из кармана второй стакан. О его чистоте Джекоб решил не думать. В конце концов, виски - это еще и дезинфектор.
-- Ну, будем, -- мужик опорожнил емкость, Джекоб лишь пригубил.
-- Ты что, тоже типа журналист? - Спросил его собеседник.
-- Ага.
-- Слушай, а что, правда, говорят, будут на площадях ставить большие телевизоры?
-- Будут. В нашу задачу входит снабдить вас всем жизненно необходимым.
-- То же мне... Вот что нам жизненно необходимо, -- мужик кивнул на бутылку. - А без ящика я как раньше жил, так и проживу. А то... Самогон выменивать - дорого. А как эти, с Сенной, грибочки жрать... Не привык я к ним.
-- Слушай, а вот ты на что его вымениваешь?
-- Как на что?