Аника заставлял своего ученика наблюдать за полетом и поведением птиц, повторять движения хищных животных, учиться чувствовать приближение опасности у тех, кто питается подножным кормом. Когда пришло время расставаться, Аника впервые обнял ученика и сказал:
– Кажется, я и впрямь смог из тебя кое-что вылепить! Но человек без дома подобен щепке в океане – он пуст, сиротлив и гол. Тот, кому неоткуда уходить и некуда возвращаться, забывает рано или поздно, ради чего он существует в своем теле, не понимает, кому или чему он должен служить.
Бездомный пес, которого можно пнуть и сказать: «Иди, поживи в другом месте», в конечном итоге становится озлобленным и недоверчивым. Он быстро забывает руку, кормившую его, потому как совершенно правильно думает, что кормили его и приручали только лишь из баловства или праздности. А любое живущее на земле существо испытывает острую необходимость в том, чтобы быть кому-то преданным, чтобы служить и в этом служении испытывать радость и жажду жизни. Но в награду за преданность и служение должен быть дом.
Волхв служит людям, но всегда возвращается домой после трудного дня, где у него развешаны пучки целебных трав, где стоят кувшины с бальзамами и снадобьями, где его ждет верный пес или выносливый и закаленный в трудах конь. Человек входит в свое жилище, и оно встречает его каждой трещинкой в бревне, каждым камнем печи, каждым углом. Хозяин и дом находят друг друга во взаимных объятиях. Человек получает отдохновение и восстанавливает силы, а дом оживает, начинает дышать и радоваться. Родные запахи, дорогие сердцу предметы, даже шебуршание в углу знакомой мыши – все это успокаивает дух и расслабляет натруженные члены. Что бы ни происходило за пределами дорогих стен, в каких бы жизненных ситуациях человек ни оказался, знание того, что ему есть куда вернуться, есть где спрятаться самому и укрыть от ненастья кого-то еще, делает его сильным и уверенным в себе. Тот, кто имеет свой дом, всегда держит голову высоко, а спину прямо, поскольку ни от кого не зависит и в любой момент может помочь нуждающемуся. Приятно и трепетно принимать чью-то помощь, но по-настоящему счастлив тот, кто имеет силы сам оказать ее.
Ты полюбил путешествия и приключения, Ишута. Я тебя понимаю. Но, поверь, очень скоро, еще каких-нибудь пару-тройку лет, и тебе все это надоест. Надоедят чужие страны, чужие женщины, чужая еда. Ты пресытишься странствиями. И что тогда?.. Я могу тебе сказать на своем опыте. Ты начнешь пустеть изнутри, подобно дырявому кувшину, из которого тонкими струйками вытекает животворная влага. Все, что ты по-настоящему умеешь в жизни, – это драться, а значит, рано или поздно ты просто погибнешь в какой-нибудь потасовке на каком-нибудь захудалом постоялом дворе.
Ты спросишь: почему же я, Аника, до сих пор живу и держусь?.. Но посмотри на меня. Я прячу под челкой большую часть лица, чтобы люди не видели безжизненных, опустелых глаз, из которых давным-давно уже смотрит на мир черным, сухим льдом смертельная бездна. Поверь, я бы уже давно подставил горло под опытный меч, если бы не ощущение того, что я встречу тебя. Почему именно сейчас я прогоняю тебя от себя? Да потому, что знаю, как нелегко тебе будет вернуться, задержись ты на чужбине еще на какие-нибудь пару лет. Чужой мир окончательно подчинит тебя своей воле, которая начнет мало-помалу высасывать тебя, одновременно заполняя образующиеся пустоты энергией чужих богов, ты даже не почувствуешь, когда перестанешь нуждаться в родине.
Ты наверняка обратил как лекарь внимание на то, что срок жизни приезжих чужестранцев обычно на 10–15 лет меньше тех, кто живет там, где родился. Покинувшие свою родину и оказавшиеся в других землях более подвержены болезням, у них вдруг появляются ужасающие, неизлечимые язвы, от которых плоть сгорает или высыхает до неузнаваемости. Но самое страшное: в их глазах живет нескончаемая душевная боль. Даже когда приходит, казалось бы, время радости и веселья, они не могут отдаваться праздникам с полным сердцем, как это делают рожденные этими праздниками и внутри их. Я мог бы еще долго говорить, Ишута. Очень много накопилось того, что нужно выговорить. И, как ты понимаешь, это результат моей бездомности и одиночества. Ты получил все то, чем я владею сам. И теперь тебе нужно возвращаться домой. Я все сказал!..
После этих слов старый Аника повернулся к Ишуте спиной и пошел прочь в сторону узкой полосы синеющего вечернего леса. Молодой волхв с холодком в груди заметил, как резко постарел непобедимый воин, как сильно сгорбилась его спина, как потяжелела походка.
Когда фигура одинокого путника окончательно растворилась в сумерках, молодой человек сдернул с головы волчью шапку, и прядь светло-русых волос опрокинулась непокорной волной, закрывая верхнюю часть лица. Уже давно втайне от всех Ишута подстригал свои волосы на манер Аники.
Но, похоже, боги так и не смогли определиться в своих желаниях по поводу молодого волхва. Макошь хотела видеть его врачевателем, Перун – воином, а Сварогу вдруг пришло в голову, что неплохо было бы сделать маленького и щуплого на вид человека не кем-нибудь, а кузнецом, заговаривающим мирную и ратную сталь. Да не каким-нибудь незаметным, а чтобы не хуже самого Брутена с Заокских берегов. А для чего, спрашивается? Да все для того, чтобы маленькие люди, глядя на Ишуту, не чувствовали себя обделенными. Ох уж этот батя Сварог!..
* * *Ишута и впрямь почувствовал внутренний позыв. Произошло это на самой границе полабской земли на маленьком постоялом дворе. Ему вдруг страшно захотелось оказаться в кузнице приемного отца, снова вдохнуть запах горячего металла. Он всерьез начал подумывать о том: а не обзавестись ли своей кузницей на левом берегу? Мысли эти на какое-то время притушили горечь расставания с Аникой-воином. Но обычным кузнецом волхву быть нельзя, значит, нужно научиться заговаривать сталь. А эту науку может преподать только старый Брутен. Значит, нужно наведаться на Оку.
Воображение стало уносить молодого человека далеко, в пространство спокойного житейского счастья, как неожиданно с гулким стуком прямо перед его носом выросла кружка с элем.
– Я присяду?
Ишута поднял глаза и увидел довольно опрятного человека средних лет. Лицо мужчины было вытянуто чуть вперед, глаза сощурены, остры, словно иглы, и почти неподвижны. Но больше всего удивило шипение, сопроводившее всего одну, да и то короткую, фразу. Незнакомец действительно чем-то напомнил Ишуте змею.
Волхв кивнул в знак согласия, при этом озадаченно обведя совершенно пустое помещение настороженным взглядом. Зачем постороннему человеку нужно подсаживаться к занятому столу, если полно пустых? Рука потянулась к посоху, но незнакомец только усмехнулся и махнул рукой:
– Не стоит беспокоиться! Я не собираюсь сегодня причинять кому-то зло! – И снова шипение, после каждого слова, словно во рту не ровный ряд зубов, а забор из покосившихся жердей с изогнутыми щелями, с которыми забавляется, точно с любимой игрушкой, южный неверный ветер.
Ишута продолжал молчать, внимательно следя за невесть откуда-то взявшимся соседом.
– Иногда не нужно много ума, чтобы читать чужие мысли, не так ли? – продолжал невозмутимо незнакомец. – Я сегодня видел, как один маленький человек с интересом наблюдает за недавно подкованной лошадью. Ее и впрямь неважно подковали. Согласен. Странное дело, но человек всегда тянется к тому, что для него наиболее недостижимо. Ты смотришь на лошадь, и тебе кажется, что ты бы ее подковал намного лучше. Да что значит лучше? Ты бы сделал все правильно! При этом совсем забывая про свои маленькие руки, непригодные для ковки, смешной вес тела, который не позволит, как ни старайся, поднять молот или хотя бы просто от зари до зари работать малым молотком. Чем меньше человек, тем более страстно он мечтает стать Гераклом.
– Кто такой Геракл? – Ишута заинтересованно сверкнул глазами.
– Вроде человек и в то же время не совсем. Он – герой эллинских легенд. В общем, он воин, совершивший ряд небывалых подвигов.
– А Анику твой Геракл знает?
– Думаю, что нет. Геракл жил очень давно. За много веков до нас. А Аника-воин жил совсем недавно, можно сказать, только что.
– Почему «жил»?
– Потому что он уже три дня как не живет! – Шипенье стало еще явственней.
Незнакомец подался вперед, пытаясь разглядеть сквозь длинную челку лицо собеседника.
Ишута невольно отшатнулся. Волна ледяного холода пробежала от затылка до самых пяток.
– Он уже три дня как умер! Нет его! Кончился Аника-воин! – незнакомец расхохотался.
«Никогда не верь