В итоге спал ужасно. Только заснешь — укол боли, неловкий поворот в кровати и вот уже опять таращишь глаза в потолок. Читать при свечке — глаза ломать, керосиновую лампу Кузьма куда-то уволок. Эх, лишь бы дождаться эры электричества! Ведь уже совсем на пороге.
К завтраку слуга так и не объявился — из его каморки под лестницей раздавался громкий храп. Интересно, сколько же он выпил, что его так срубило? И чего? А главное — на какие шиши? Впрочем, последний вопрос — не актуальный. Кто хочет выпить, деньги всегда найдет.
Пришлось самому себя обихаживать. Переполз в инвалидное кресло, доехал до нужника. Очень порадовался, что внутри нашелся фаянсовый друг, а не просто дыра в полу. Как бы я туда «сходил»? Но домик у Марья Сергевны оказался продвинутым, так что с трудом, но все дела сделал. Хорошо бы сюда поручни привернуть — тогда совсем будет удобно.
После нужника, я доехал до третьей комнаты. Это оказалось что-то вроде сплава кладовки, гардероба и кухни. Все в одном комплекте. Нашел в шкафчике немного паштета, засохшую буханку ржаного хлеба. Получились отличные бутерброды. Чем не завтрак? Чайку бы! Еще полазил по шкафам, разыскал спиртовку. Спустя четверть часа чайник с водой весело кипел, а я доставал из жестянки чай. Вот! Теперь заживем…
Кузьма очнулся к обеду. Сходил в уборную, потом ушаркал куда-то вниз. Похоже, на кухню к хозяйке, с которой мы по всей видимости кормились. Я скатался в «кухню», сделал крепкого чаю. Вот прям почти чифиря. Или близко к этому.
Надо сказать, Кузьма все-таки собрался, несмотря на плачевный вид, красные глаза — принес мне на подносе супа и здоровенный кусок плохо прожаренной говядины, сочившейся кровью. Явно не велл-дан, и даже не мидиум-велл, но выбора особого нет. Выговаривать слуге что-то я не видел смысла — пусть сначала отойдет от похмелья, а там уж я ему задам. Единственное, что спросил — насчет китайца. Сколько тот возьмет?
— Ужо рублишко надо будет дать — буркнул Кузьма, припадая к спасительному чаю, что я к нему подвинул. — Ух какой ядреный! Это по какому же рецепту?
— По какому надо, — огрызнулся я. Спина снова о себе напомнила и тут же начался приступ ломки. Они что, вместе ходят?
«Переломавшись» и пообедав, я принялся ждать массажиста. Впрочем, процесс этот занял не очень много времени — тот появился минут через двадцать, наверное.
Ли Хуйян оказался стареньким, лысым коротышкой, одетый в европейскую одежду — пальто, котелок, костюм. Говорил он почти на чистом русском, разве что не совсем четко выговаривал «р». Китаец сразу предупредил меня, что он Хуан, а не Хуйян. Так сказать «во избежание недоразумений». А по мне, так и всё равно. Лишь бы помог, а называться может как угодно.
После осмотра спины Ли предложил точечный массаж с последующим иглоукалыванием. Все необходимое для этого у него было с собой в саквояже.
— Делайте! — сквозь зубы прошипел я. Уж очень болезненно Хуан ощупывал место травмы.
— Сейчас я достану масло и плиступим.
* * *
Как ни странно, но после иглоукалывания и массажа — мне стало лучше. С легкой душой я отдал за сеанс два с половиной рубля — сильно больше чем «ванговал» Кузьма, но оно того стоило. Искренне поблагодарил Ли Хуана. Попытался разговорить китайца, узнать, как он попал в Россию, но все было бесполезно. Массажист уклонялся от прямых вопросов, переводил разговор, то на мою странную «угловую» кровать, то вообще на погоду. Напоследок китаец мне посоветовал больше двигаться, чтобы кровь и лимфа расходились по телу и не застаивались. Всего он предложил провести двадцать сеансов массажа и десять процедур иглоукалывания. Считай, полтинника уже нет.
Почти сразу после Ли Хуана ко мне пришел Павел Тимофеевич. Какой-то весь растрепанный, с маленькими засохшими капельками крови на щеке.
— Ну и душок у вас на лестнице! Просто с ног шибает!
— Слуга, негодяй, напился вчера, приперся совсем никакой поздно ночью, вот приходится теперь весь день нюхать — развел я руками.
— А вы лучше выглядите, — покивал сам себе доктор. — Порозовели.
Я рассказал Павлу Тимофеевичу про китайца.
— Как же, как же! Знаю Ли Хуана. Он переехал к нам уже давненько, лет тридцать как. Сразу после восстания тайпинов у себя на родине. Лечит всю китайскую общину в Замоскворечье.
— Сколько же ему лет? — удивился я.
— Да под семьдесят. Когда я, сударь мой, начинал свою практику, тут, на Арбате, он уже пользовал своих соплеменников.
— Хорошо выглядит для своего возраста!
— С этим не поспоришь.
Павел Тимофеевич померил мой пульс, потом температуру. Огромным, раритетным градусником. Посмотрел спину.
— Ох как он вас размял то! Чудно, просто чудно!
Как оказалось, доктор принес мне новую порцию морфина — предложил не стесняться при болях и колоться. Вежливо поблагодарил. Даже отдал деньги за склянку и за визит. Хотя Павел Тимофеевич поначалу отнекивался.
— У вас кровь на щеке, — под конец визита заметил я.
— Где? Тут? Справа? — доктор достал платок, начал оттирать капли.
— Откуда кровь? — поинтересовался я. — Пациент с раной?
— Да такой, что в газетах надо прописать, — завелся Павел Тимофеевич. — Нет, каков же идиот!
— Кто?
— Вызвали меня после обеда в Чистый переулок. Там дом генерала Смолина. Сынок его, кадет, с друзьями приехал в отпуск. Так представляете, Евгений Александрович, какая забава у них нынче? Садится такой дуралей в кресло, запрокидывает голову. Дружки его плотно приставляют бритву к шее, дают дураку стакан с водой — пей!
— А у того кадык ходит, — сообразил я, а потом догнал про опасную бритву. Нехилые тут забавы.
— Надо выпить так, чтобы не поранится. Тогда орел, дружки в восторге. Только вот у Смолина-младшего все не задалось, — доктор вздохнул. — Полстакана он выпил гладко, а на второй половине его товарищ вскрыл ему горло. Как я приехал, все было уже кончено. Держал бы лезвие прямо, получил порез. А этот… как раз по сонной артерии… И ума не приложу, как можно было так бритву держать? Будто специально… Ведь при запрокидывавший головы ситуационно меняется анатомия шеи. Сосудистый пучок уходит далеко назад и кнутри, к позвоночнику, — Павел Тимофеевич увлекся, начал размахивать руками, будто лекцию студентам читал. — Вперёд выходит трахея и частично глотка. Поэтому при таком положении очень редко повреждаются сонные артерии, — доктор наклонился ко мне, вполголоса добавил: — Я ведь помню случаи самоубийств, когда резали трахею и глотку, но артерии не были повреждены…
Тут меня конкретно так проняло. Вот она кровушка, полилась.
— Такое горе! До генерал-губернатора дело дошло — его адъютант примчался. Полиция, конечно… Дружков под арест, мать отпаивал валерьянкой… Семью очень жалко. Молодые