— За что мне, отче, наказание такое выпало? — пожаловался я. — Бога чтил, исповедовался, старался меньше грешить…
Это тема была привычна священнику. Первородный грех, Адам и Ева, неисповедимы пути Господа и все такое прочее. Даже до теодицеи дошел — оправдание существующего зла при всеблагом боге. Серафим оказался продвинутым теологом, впрочем, иного от прихода в центральной части города трудно было ожидать.
Куда деваться — дал себя убедить, «утешить». Взамен выторговал возможность пока не ходить в церковь как болящему.
* * *
— Евгений Александрович, ужас то какой! — на входе дома меня встретила хозяйка. Марья Сергевна в руках мяла платок, в глазах у нее стояли слезы. — Доктор то наш, Павел Тимофеевич с тифом слег! Ужо его в Екатерининскую больницу свезли.
— Каким тифом? Сыпным или брюшным?
— Пятнистым. Поди чего съел не того. А как не съесть-то? — запричитала хозяйка. — К больному придешь, а денег у него нет. Так ведь суют родственники снедь всякую порченную. Яйца там или курицу.
— Если это сыпной тиф, то он от вшей, — я задумался.
Надо было ехать в больницу. Течение сыпного тифа сейчас похоже на лотерею — может до комы дойти. Лечить нечем — антибиотики еще не изобрели, остается только оказывать паллиативную помощь. Умирает до половины больных. Ну хотя бы разузнаю ситуацию.
Выехать сразу не получилось. Дома меня ждал посетитель. Точнее, посетительница. Стройная женщина, в темном глухом платье, без декольте и вырезов, в черной шляпке с вуалеткой. В руках она держала небольшую сумочку в виде черепахи.
Стоило мне заехать в кабинет, как посетительница встала со стула, откинула вуалетку. Да это девушка! Брюнетка, пухлые губки, большие голубые глаза, ямочки на щеках. Девушка несмело улыбнулась, протянула мне руку:
— Мы не представлены. Я — Виктория Талль. Дочь профессора Талля.
— Очень приятно познакомиться, — хорошо, что целовать руку сейчас положено только замужним дамам, делать это, сидя в инвалидном кресле, было бы еще тем унижением.
— Чаю? — я подъехал к письменному столу, достал справочник по болезням. Точно, сыпной тиф имеется, но про вшей никто не знает.
— Нет, спасибо, — Виктория с удивлением посмотрела, как я копаюсь в справочниках. А глазки то у нее припухшие. Плакала? — Я заехала сказать… одним словом… Папа просил передать вам свою библиотеку.
Девушка присела обратно на стул, достала из сумочки какую-то коробочку, тут же спрятала ее назад. Пудреница?
— Профессор умер?
— Да, на прошлой неделе.
Виктория вытащила из рукава платок, начала мять его в руках.
— Я не знал… мне никто не сообщил… Примите мои соболезнования!
— Спасибо. Мы с мамой не хотели громких проводов. Церемония была только для членов семьи, — Вика все-таки расплакалась, промокнула глаза платком. Я подъехал ближе, стесняясь, погладил по плечу.
— От чего умер профессор?
— После того ужасного случая, отец страдал приступами сильной мигрени. У него начались эпилептические припадки, последний месяц он почти не вставал с кровати. Наш семейный доктор сказал, что были повреждены какие-то важные функции мозга.
Я помялся, но потом все-таки спросил:
— Было ли вскрытие? Вы простите мою неделикатность, но иногда важно узнать причины смерти.
Виктория пожала плечами:
— Надо спросить у маман, я всего лишь хочу выполнить последнюю волю отца. Папа оставил вам всю свою библиотеку, научную переписку с европейскими медиками. Есть несколько незаконченных статей. С вашего позволения, я пришлю со слугами ящики с книгами и журналами.
Девушка оглядела мой небольшой кабинет, слегка покраснела.
— Если это может подождать или как-то частями… — застеснялся я своей тесноты.
— Простите, я не поинтересовалась вашим самочувствием… — а красиво Виктория перевела разговор!
— Планирую к Рождеству встать на ноги, — сделал я смелое заявление. Раз уже чувствую ноги и могу сгибать колени — процесс, как говорил один пятнистый товарищ в моем времени — пошел.
— Очень за вас рада! Простите, что не смогла навестить ранее. Я училась в немецком пансионе, когда произошла эта ужасная перестрелка, пока добралась, пока врачи лечили отца…
— Алес ист гуд, — по-немецки успокоил я девушку. — Жаль, что мне не удалось проститься с профессором.
Мы помолчали, я уже подумал кликнуть Кузьму и все-таки угостить девушку чаем. Она мне понравилась. Своей искренностью, добротой. И тут она задала мне вопрос, который поверг меня в ступор:
— А вы собираетесь завтра на суд по делу Гришечкина?
Я сначала не понял, кто это вообще такой. А потом вспомнил письмо студентов, фамилию стрелявшего… Стало быть, завтра начинают судить убийцу профессора?
Глава 4
Ехать в Екатерининскую больницу не пришлось. Как представил, что меня спускают на инвалидном кресле вниз, потом в пролетке, а как приедешь, по корпусам искать инфекционку, да там прорываться к лечащему или дежурному врачу… И все это без пандусов, лифтов! Такой забег — сродни олимпийскому рекорду. И нет, в конце дают не золотую медаль пятьсот восемьдесят пятой пробы, а какую-нибудь заразу в общей палате. К тому же там слыхом не слыхивали про мерцелевские боксы и даже маски на лицо здесь не знают зачем надевать.
Проблему решила Марья Сергеевна. В соседнем доме жил отставной генерал Васильев. Он недавно провел к себе в телефон. Чудо техники, на всю первопрестольную сотня-другая номеров всего. Забег по лестницам все-таки случился, но оказался относительно недолгим, общаться с домовладельцем не пришлось, его не было на месте — ограничились только генеральским камердинером. Пожилой мужчина в лиловой ливрее провел нас к большому лакированному шкафчику с ручкой, покрутил ее. Потом дал рожок и указал кивком на еще один рожок, куда надо было говорить. Техника — на грани фантастики. Где тут отправлять смски?
Переговоры с телефонной станцией взяла на себя Марья Сергеевна. Громко крича в трубку, она выяснила номер больницы и попросила с ней соединить. И там это сделали! Мы разговаривали с самим главным врачом — Александром Петровичем Поповым. Вот же он удивился такому новомодному способу узнавать про пациентов! Но вник быстро — все-таки коллега слег с тифом, и попросил перезвонить через четверть часа. Что мы и сделали.
— Очень плох! — даже я слышал сквозь шорохи и скрипы громкий голос Попова — Сознание пациента спутано, температура сорок один градус, тут только можно молиться. Пора вызывать священника, соборовать Павла Тимофеевича, другого ничего не сделаешь.
Нифига себе вопросики. Мы с Марьей Сергеевной уставились друг на друга.
— У господина Зингера есть дочь, но она вышла замуж за моряка, — домохозяйка прикрыла рукой рожок телефона. — Надо ей дать телеграмму во Владивосток.
Значит, фамилия Павла Тимофеевича Зингер. Надо запомнить. Я покивал насчет сообщения родственникам, и разговор с больницей на этом и закончился.
Дома меня уже ждал китаец.