Прячась от грустных мыслей, я провожу все время с детьми, сторонюсь любого общения, но исправно выполняю свои обязательства по отношению к Эрионару. Повелитель должен быть сильным, чтобы на его землях царили мир и покой. Мне не хочется, чтобы смерть Айренира была напрасной…
Впрочем, смерть – еще не конец, я уверена.
***
Расставшись с Эрионаром, я знакомой дорогой обхожу сад и направляюсь к мраморной усыпальнице, где ждет Айренир. Его последнее пристанище сделали дварфы: вырубили в небольшом холме, чьи склоны укрывают густые заросли хмеля.
Отодвигаю хмель рукой, немного морщусь, когда колючие плети обжигают кожу, и прохожу внутрь.
Это даже не склеп, а грот, внутри которого из земли маленькими фонтанчиками бьет вода и стекает в естественные углубления. Его стены и куполообразный потолок сложены из мраморных блоков, а в центре возвышается каменный постамент. На нем стоит гроб с хрустальной крышкой. Вокруг гроба всегда горят триста магических светильников, отчего в склепе светло как днем.
Подхожу ближе, склоняюсь над крышкой и с затаенной болью смотрю на любимое лицо.
Он совсем не изменился. Он все такой же, каким я его запомнила. Такой, как в нашу последнюю ночь…
Помню, как я проснулась тогда, приподнялась на локте и долго разглядывала спящего Айренира. Любовалась им, ласкала взглядом каждую черточку, каждую морщинку. Мой суровый дроу даже во сне оставался воином и спал очень чутко. А потому в какой-то момент я вдруг обнаружила, что его глаза открыты, а внимательный взгляд изучает меня.
– Эль, – сказал он тогда, – почему ты не спишь? Болит что-то?
– Нет, – я улыбнулась и скользнула в его объятия, – просто не могла налюбоваться тобой.
Он фыркнул:
– Тоже мне, нашла красавца.
Я улеглась ему на грудь и скорчила сердитую рожицу:
– Так, не поняла, что за наезд? Хочешь сказать, мой любимый мужчина – урод?
– Уродом себя не считаю, – мой принц помрачнел, – но и слепому видно, что я далеко не красавец. Вот Эрионар…
Я закрыла ему рот ладонью и с чувством произнесла:
– Айрэ, я прожила на Земле много жизней. Там нет магии, а человеческий век короче, чем у веров, но люди очень мудры. Знаешь, как они говорят? Красота в глазах смотрящего. Ты для меня самый умный, самый сильный, самый смелый, самый красивый и самый любимый мужчина на всем белом свете. Я вырву язык любому, кто скажет, что это не так.
Наверное, в моем лице что-то отразилось, потому что Айренир моментально стал серьезным. Он с минуту молча смотрел на меня, потом мягко убрал мою руку с губ и сказал:
– Я тебя понял, Эль, но дай мне слово… Дай слово, что чувства ко мне не станут для тебя обузой.
– О чем ты? – теперь уже я нахмурилась.
– Ни о чем. Просто пообещай, что не будешь цепляться за них, когда… придет время.
Мне не понравились его слова. Я не хотела на них отвечать. Так что просто улыбнулась, запустила пальцы в его жесткую шевелюру, затем нагнулась и приникла к губам глубоким поцелуем.
Надо ли говорить, что мы не спали почти до рассвета? Мой темный принц любил меня так нежно и так долго, словно в последний раз. А потом оказалось, что это и в самом деле был наш последний раз…
Знал ли Айренир об этом? Может, боги предупредили его, чтобы не упускал момент и прожил остаток дней так, чтобы перед смертью не жалеть о бездарно потраченном времени? Этого я никогда не узнаю.
Впрочем, почему «никогда»?
Я касаюсь рукой хрустальной крышки, веду, очерчивая губы Айренира. Губы, которые мне до боли хочется целовать.
Мой принц лежит в стазисе. Время над ним не властно. Магия сохранила его телесную оболочку, но не смогла спасти жизнь. А я могу…
Если обуздаю собственную магию, если сумею восстановить баланс между светлой и темной силой, если приручу своего феникса.
А последнее труднее всего. Первый бой я уже проиграла.
Сейчас мой феникс в алмазном яйце – Арисмилинкле. Это яйцо, как и положено воспитанным алмазным яйцам, лежит в золотом футляре, футляр стоит в сундуке, а сундук закрыт в сокровищнице замка Молний. И меня туда не пускают после того, как я по глупости взяла Арисмилинкль в руки.
Всего-то хотела поближе рассмотреть, а феникс только этого и ждал. Помню, как меня сначала обожгло до самого сердца, а потом пронзило смертельным холодом. Руки дрогнули, дурацкое яйцо выпало и треснуло меня по ноге.
Я же от боли и неожиданности взвизгнула, а затем, взмахнув руками, поняла, что падаю вниз лицом. Мысленно уже представила, как страстно целуюсь с мраморным полом, но, к моему удивлению, пол начал отдаляться, а я все падала, падала, падала, напоминая себе Алису, нырнувшую в кроличью нору.
В конце концов пришла в себя на диванчике. Рядом хлопотали перепуганные гурии, а в уголочке стоял хмурый Эрионар и смотрел на меня как на преступницу-рецидивистку.
– Ты хотела себя убить?
От такого предположения у меня даже волосы дыбом встали.
– Убить? – я вытаращилась на него. – Ты что! Я давно передумала умирать. Просто хочу вернуть свои силы.
Он тяжело вздохнул:
– Так ты их не вернешь. Сущность феникса очень сильна, а твоя душа ослаблена тяжелой потерей. Я спрячу Арисмилинкль, чтобы у тебя больше не возникало глупых желаний.
– Что? Нет!
Я вскочила с диванчика, но от нахлынувшей слабости меня так повело, что пришлось рухнуть обратно.
– Тебе повезло, что ты его выронила, – прокомментировал Повелитель мой стон. – Иначе могла бы не выжить. И тогда твои дети остались бы не только без отца, но еще и без матери.
Его слова припечатали меня могильной плитой. Я осознала всю глупость своего поступка. А мой феникс после того случая оказался за семью замками, и подобраться к нему у меня не было никакой возможности.
***
Возвращаюсь в свои покои уже под вечер. Служанки-гурии неодобрительно вздыхают, но молчат. Я запретила им со мной разговаривать.
Заглядываю к детям, убеждаюсь, что они спят под присмотром нянек. Подхожу и целую их, сдерживая стремительно набегающие слезы. Проглатываю горький комок и ухожу так же молча, как и пришла.
Равнодушно съедаю ужин. После смерти Айренира я ужинаю в одиночестве и почти не чувствую вкуса пищи. Ем только потому, что несу ответственность за своих детей. Им нужна сильная и здоровая мать.
Это моя вина, что их кормят чужим молоком. По приказу Эрионара асуры отыскали на землях веров кормилицу-волчицу и привезли ее к нам, ведь ни одна эльфийка не отдаст драгоценную жидкость чужому ребенку. А я сама оказалась пустой. В моей груди не нашлось ни капли молока для моих малышей…
Может, поэтому мне так больно смотреть на детей.
Поужинав, так же равнодушно позволяю подготовить