Любимого? Странно, что мысль о любви возникла у меня именно в такой экстремальной ситуации. Мой мечущийся взгляд внезапно поймал незащищенное горло Хенга, с призывно выпирающим кадыком. Я напрягла ладонь, а в следующий момент уже лежала недалеко от Доминика, больно приложившись затылком о деревянный настил. Вот урод! Ведь я даже рукой пошевелить не успела… Не удивлюсь, если этот древний червяк и от пуль может уворачиваться.
— Тупая, неповоротливая корова, — насмешливо проскрипел Учитель. — С такой отвратительной реакцией ты даже курицу не сможешь убить.
А я, вообще-то, и не собираюсь обижать домашнюю птицу, как и любых других животных. Но вслух ничего ответить не получилось, так как горло сдавил непонятный спазм. Зато мозг хорошо прояснился — от удара, наверное. Кажется, только он сейчас и работал.
— С этого момента ты лишена чести называть меня Учителем, — презрительно подытожил Хенг.
Заржать в голос мне не позволило только затрудненное дыхание, но моя усмешка, надеюсь, была достаточно выразительной. Ну, это я так думаю.
Что этот маньяк со мной сделал, если я с трудом могу пошевелиться, а ног вообще не чувствую? Но состояние Доминика внушало еще больший страх — парень совсем не подавал признаков жизни. Я знала, что Хенг владел техникой "ядовитых" точечных ударов, как мгновенного, так и отсроченного действия. Но не мог же он, в самом деле, убить парня. Или мог? Эта мысль была невыносимо пугающей.
Господи, Ники, миленький, очнись, пожалуйста, ты мне очень нужен.
Я еще очень долго мысленно взывала к Богу, давала нелепые обещания, и даже грозилась от отчаяния. Сомневаюсь, что мои угрозы могли подействовать на Всевышнего. Но в тот момент, когда я уже утвердилась в мысли, что Хенг совершил жестокое и безжалостное убийство, с губ Доминика сорвался слабый стон. И я заплакала — впервые за два года.
Живой. Мой мужчина живой — какое счастье! Только почему же к нам никто не приходит на помощь? Не поверю, что Демон был готов к таким жертвам… А подлючий Хенг куда-то исчез, оставив в своем дворе два обездвиженных тела. Впрочем, со мной было все не так печально. Я смогла ближе подобраться к Доминику, и даже получилось сесть, хотя ноги еще полностью не обрели чувствительность. Я уже догадалась, что мой паралич кратковременный и поэтому отбросила собственные проблемы, сосредоточив все внимание на своем не в меру резвом и импульсивном защитнике.
К моему облегчению, во дворе вскоре появились четверо работяг. Смерив наш жалкий дуэт хмурыми взглядами, мужчины что-то коротко обсудили между собой и решительно двинулись к нам. Трое парней очень аккуратно подняли Доминика и понесли к выходу со двора. Четвертый китаец подхватил меня на руки и двинулся следом за ними.
— Куда вы нас несете? — тихо спросила я.
Мужчина так бережно прижимал меня к себе, что это позволило мне немного успокоиться и поверить — несут не на свалку.
— В вашем доме уже ждет врач, — с доброй улыбкой ответил мой спаситель.
Ну, слава Богу, значит, есть надежда, что жить будем.
4.1 Женя
2018
Женя
Воскресенье грянуло очень громко. Пионерский горн, барабанная дробь и губная гармошка смешались в дурной какофонии звуков, чтобы взорвать мой сонный мозг. Уже, наверное, сотое утро подряд я собираюсь сменить убийственный рингтон. Но когда вырубаю бесконечный повтор и просыпаюсь окончательно, то понимаю — будильник призван для того, чтобы будить, а найти более бодрящий оркестр вряд ли возможно.
Всегда ненавидел воскресенье. Прежде всего, за то, что оно предшествовало понедельнику, а потому день был полностью отравлен неотвратимостью рабочей недели. Сегодняшнее воскресенье было особенно отстойным. Во-первых, оно началось рано, а во-вторых, его заорали два предыдущих дня.
В "Крепость" вчера я так и не попал. После визита к старухе надрался, как кол, в какой-то забегаловке и даже не помню, как добрался домой. В результате полсубботы я проспал, за что отец лютовал оставшиеся полдня. А что, спрашивается, рычал, если на объекте один хер — никого не было.
Асташов со своей командой халтурщиков устроили себе вчера выходной и сегодня, кстати, тоже собирались — они забили большой болт и на буржуйскую крепость, и на отцовский бунт. И все же у моего бати нашлись на них рычаги давления. Он нашел, а использовать их должен я и именно сегодня — в воскресенье. Ладно — не проблема — все лучше, чем гонять мрачные мысли о прошлом Дианы. Но взгляд повсюду цепляется за ее фото, распечатанные мной на цветном принтере — как же тут забудешь…
"…а Вы случайно не знаете, что стало с Дианиным ребеночком?"
Бля*ь, почему я вспомнил об этом именно сейчас? После допроса старой перечницы я прогнал в голове такой ворох мыслей, что чуть мозги не вскипели. Но ребенок почему-то выпал из памяти. И без него было от чего содрогнуться. Ребенок… Бред! Ребенок у ребенка! Как бы выяснить об этом? Вот только надо ли мне это?
Но, похоже, теперь мне надо все, что хоть немного касается моей француженки. Вчера снова полдня перебирал отчеты детектива, рассматривая фотографии, статьи и заметки. И как я мог на фото шестнадцатилетней давности увидеть хищную стерву? А ведь те отморозки тоже не разглядели в ней трогательную девочку. Зато смогли увидеть подходящий тренажер для своих скорострельных огрызков.
"Диана пришла в себя через три дня, травмы залечили…"
Да это просто ох**ть! Залечили травмы — заштопали девчонку, подлатали и, как будто ничего не было, — все живут спокойно. Правда, старая падла дергается, но ведь, опять же, за кого — не за внучку переживает, а из-за чмошника своего трясется. И как ему, гондону, живется с этим?…
От мысли, что этих отморозков было несколько на нее одну — испуганную и беззащитную малышку, кровь бурлила в венах, и хотелось убивать. А ведь я даже Генычу не смог сказать об этом, и вчера снова слился с очередной тусы. Друг меня поймет и временно обойдется без моей компании. Если задуматься, то без меня многие могут легко обойтись. А Диана… наверняка, она даже не помнит о моем существовании.
Я больше не могу постоянно думать о НЕЙ… Но не думать о ней я не могу тем более. Диана должна была уже прилететь, а значит, я очень скоро с ней встречусь. Меня ломает от желания ее увидеть и… сука… я не знаю, как смотреть ей в глаза. Я отчетливо понимаю, что не должен был узнать ее секрет, и никто не должен. На хера мне были нужны эти тайны, как я