Затем потянулись дни, полные унижения и физической муки. Спать пришлось на голой земле — что нагишом, мягко говоря, неприятно. Через клетку тянулся ручеёк со свежей водой, но её едва хватало шестерым попить и обтереться, да и то Сетруосу пришлось побить одного из дикарей, чтобы они поняли, что испражняться надо там, где ручеек вытекает из клетки, а не там, где он в неё втекает. Еду давали несколько раз в день, когда вспомнят — фрукты и овощи, как ни странно, всегда свежие и вволю.
Дикари не говорили на имперском, кроме одного, который кое-как мог связать несколько слов. Он и объяснил, к кому в плен они все попали и что их ожидает. На поляне не было ничего, кроме толстенного и высокого дерева незнакомой породы, навеса, крытого широкими листьями, да густых кустов по периметру; напротив навеса стоял ещё серебристый от времени деревянный столб, покрытый ржавыми пятнами — дикари с ужасом показывали на него друг другу.
Тем не менее, на поляне всё время толклись альвы. Было странно видеть, как эти полузвери подходят к растущим вокруг поляны кустам, и вдруг из куста получается удобное даже с виду плетеное сиденье. К полудню под навес приходил рослый альв со шкурой, украшенной шрамами. Рядом с ним располагались ещё три-четыре особи. Что там происходило, было трудно понять, но Йорре совершенно уверился, что альвы между собой общаются, и это общение вовсе не примитивное. Они обсудили то, что видят, с наставником. Тот задумчиво сказал, что люди очень ошибаются, считая альвов полуживотными, потому что всё говорит о наличии у альвов сложного и структурированного общества. Попутно он объяснил Йорре, что такое структура общества. К крайнему удивлению примеса, Сетруос заявил, что хотел бы пожить среди альвов и изучить их.
К клетке постоянно подходили и разглядывали пленников так, как в Империи смотрят на диковинных животных в зверинце. Иногда кидали еду. Альвы помельче — дети, наверное — корчили рожи и что-то выкрикивали. Язык альвов был странный, похожий на мелодичное тремоло, которым горцы подзывают коров на пастбище, или на пение некоторых птиц; голоса высокие, тонкие.
Всё это тянулось и тянулось день за днём, и было бы вовсе невыносимо, если бы не Сетруос, который вдруг устроил Йорре очень интенсивные занятия по самым разным предметам, от математики до политического устройства соседних государств. И спрашивал по пройденному, и ругал за невнимание.
Плен закончился однажды ночью, когда стволы на одной из сторон клетки бесшумно разошлись и впустили крупного альва, который, не тратя ни секунды зря, несколькими экономными движениями перебил дикарей, заколол успевшего только вскочить Сетруоса и вырубил Йорре ударом по голове.
То, что произошло дальше, было совершенно необъяснимо. У альва откуда-то оказалось отцовское кольцо; он долго тащил юношу куда-то на себе — с неправдоподобной скоростью; они остановились где-то в лощинке, перед которой вдруг загрохотали многочисленные выстрелы, перемежающиеся криками и стонами; Йорре попытался выглянуть, получил по голове ещё раз и снова отключился.
Потом его подняли, грубо отхлестав по щекам, и выпнули на покрытую трупами поляну.
И там он вдруг оказался среди своих — людей, посланных за ним Императором, людей, способных и желающих его защищать, умелых воинов и охотников, почтительных без раболепия, не в пример челяди, да и дворянам Аттоу, которые сопровождали его раньше. Людей простых и не обученных манерам, но умеющих себя обслужить и ничего не боящихся.
Глава 1. Дорант
1— Вы ведь тоже не доверяете мне, каваллиер…
Дорант чуть не подпрыгнул. Была его очередь дежурить, и она подходила к концу. Небо над деревьями посветлело; костер давно погас; уже просыпались птицы. Дорант, честно говоря, был на грани того, чтобы задремать.
Примес Йорре подошел бесшумно и опустился на траву рядом.
— Я жизнь отдам за ваше императорское высочество, — ответил Дорант.
Примес покачал головой.
— Вы не доверяете мне.
Он замолчал надолго. Дорант тоже молчал: у него было преимущество возраста и опыта, которое дает возможность легко переносить паузу в разговоре.
Примес, глядя в сторону, заговорил медленно и неохотно:
— Я теперь понимаю, что был неправ. Я поставил вас в нелепое положение. Вы дали слово, я требовал, чтобы вы его нарушили, и слава всем святым, что ваши альвы успели сбежать. Я не хотел бы, чтобы мы с вами были врагами, каваллиер. Я не хотел бы, чтобы вы были злы на меня. Мне многое рассказали. Я понимаю теперь, что именно вы спасли меня, послав этого альва. И что он тоже спасал меня.
Он замолчал надолго. Дорант молчал тоже, потрясённый. На его памяти второй раз человек, облечённый властью и стоящий много выше него по положению, перед ним извинялся.
Примес, сглотнув, продолжил — и было видно, что слова даются ему с трудом:
— Он бил меня. Он бросал мне еду, как скоту. Он убил Сетруоса, даже не глядя на него. Просто ткнул копьем, и тот умер…
Парень перевел дыхание.
— Понимаете… — ему явно было трудно говорить, — отец любит нас всех. Он добрый, но у него много обязанностей и мало времени. Я его видел очень редко. Он готовил Гора в императоры. Гор всё время был при нём, а я… так, младший примес, меня только сбагрить куда-нибудь подальше, чтобы потом старшему правление не портил. Ко мне приставили Сетруоса, когда мне было восемь. Он учил меня всему: и воинским искусствам, и наукам, и этикету, и охоте… Горгоро учили лучшие в Империи учителя, много. Меня — только Сетруос. Он знал не всё, и он был не лучший во многом, я давно это заметил. Так, средний, может, чуть выше — чтобы не стыдно было потом младшего примеса показывать. Но он учил меня думать…
Йорре осекся и снова замолчал. Дорант вдруг почувствовал, что парню надо промочить горло. Он отстегнул от пояса флягу и молча протянул примесу. Тот вначале взглянул с удивлением, потом поднял глаза на каваллиера — кивнул с благодарностью, принял флягу и ополовинил её длинным жадным глотком.
— Мне кажется, я