Из-за стола, нетерпеливо обогнув его, к Доранту бросился высокий (выше Доранта на полголовы), крепкий молодой человек лет двадцати, обнял его и крепко прижался щекой к щеке:
— Дорант! Наконец-то! Я уж думал, ты нас совсем забыл!
— Ладно, ладно, Харран! Будет тебе, я же часто приезжаю.
— Разве это часто? Раз в год или два? И всё по делам? Ты надолго в этот раз?
— Не знаю — я же по делам, как всегда, — улыбнулся Дорант.
— Я так рад, что ты приехал! Располагайся, устраивайся — Хальдин, займись! Я скажу сейчас, чтобы готовили обед в большом зале, как раз ты успеешь привести себя в порядок.
Хальдин поклонился и, потянув за собой спутников Доранта, его боевых слуг Сеннера и Калле, ретировался. Дорант успел бросить им строгий взгляд — мол, не напивайтесь без меры.
Харран, обняв Доранта за плечи, повёл его вслед.
2
Они уселись в тяжёлые кресла, стоящие у стола. Дорант знал Харрана ещё ребенком. Тогда был жив его отец, господин Фалтан из Кармонского Гронта, самый крупный здешний помещик, крепкий старик лет пятидесяти, человек тяжёлый и резкий. Доранту пришлось, однако, с ним серьёзно сотрудничать лет двенадцать тому назад, в одном деле, где Дорант надеялся заработать, выручая некоего купца из трудной ситуации. Тогда Доранту это удалось: он вытащил купца, прибегнув по необходимости к помощи Фалтана, который, несмотря на нелёгкий характер, оказался человеком мужественным и очень ответственным. Дорант с неделю жил у него в доме вместе со спасенным купцом, пока тот приходил в себя и подлечивался в достаточной мере, чтобы уехать в столицу. Все это время Харран не отходил от Доранта, потому что Дорант был единственным человеком, который разговаривал с пареньком как с равным. Дорант просто не умел иначе: он и с племянником своим, в редкие наезды к кузине, говорил как с равным, хотя племяннику и трех лет не исполнилось. Дорант вообще со всеми говорил как с равными, что давало ему любовь одних, раздражение других и иногда довольно большие неприятности.
С тех пор Харран считал Доранта… лучшим другом? Да нет, скорее, своим близким. Парень, однако, вырос и физически, и характером; отец его умер года три назад и оставил Харрану немалое имущество. При этом парень как-то так сумел себя поставить, что ни у кого не возникло даже мысли оспаривать его право распоряжаться и приказывать отцовским боевым слугам и арендаторам. Его, естественно, на первых порах попытались надуть, но быстро оказалось, что это себе дороже. Местные власти также приняли Харрана как достойного преемника отца, и теперь уже его звали Харран из Кармонского Гронта. Земли его лежали вокруг почти всего Кармона: от предгорий почти до озера, в основном по правому берегу речки.
Дорант знал, что Харран — один из тех очень немногих людей, на которых он может положиться всегда и во всем.
Знакомый — это тот, с кем можно хорошо посидеть. Приятель — тот, с кем при этом можно особо не следить за словами. Друг — тот, к кому можно прийти и сказать: «я тут убил одного, помоги спрятать труп», — и он поможет, и не станет задавать лишних вопросов. Харран был больше, чем друг.
От обеда Дорант отказался — на столе было довольно еды, чтобы насытиться. Они выпили немало вина, которое в этом доме всегда было отличным. Дорант рассказал столичные сплетни, Харран — местные новости. У них почти не было общего круга близких знакомых, так что кости перемывали в основном властям, которые — как все власти во все времена — больше делали глупостей, чем приносили пользы.
Дорант чувствовал себя свежим и отдохнувшим, несмотря на то, что весь отдых состоял в том, что он умылся и переоделся. Холодная вода взбодрила, чистая одежда не липла к телу, да и воздух к вечеру стал, наконец, прохладным; во дворике гулял легкий ветерок, как всегда в такое время дня. Доранту было свободно и приятно; он чувствовал себя как дома — в полной безопасности, с человеком, которому мог полностью доверять. Дорант так не доверял почти никому. Исключением были его боевые слуги, с которыми он много раз стоял спина к спине в драке или сражении, его женщина, Харран и ещё два человека.
Харран не расспрашивал, зачем Дорант приехал в Кармон: он знал, что тот обязательно объяснит сам (он не знал лишь, что Дорант расскажет ровно и только то, что Харрану знать нужно, причем зачем нужно — будет решать сам же). Дорант как раз и думал про себя, что рассказать, а что и придержать сейчас.
Наконец, он решил, что о делах лучше беседовать на трезвую голову, завтра.
Пока же они обсуждали новости: Дорант рассказывал, что говорят и делают в столице Заморской Марки и о чем сплетничают приплывшие из Империи, а Харран сообщал, что сталось с местными общими знакомыми, каковы виды на урожай и где сейчас лучшая охота.
Пока они пили и разговаривали, совсем стемнело. Дорант почувствовал, что пора бы и отдохнуть. У него было ещё несколько дел: заглянуть к своим слугам; распаковать вьюки с оружием; посмотреть, что показывает поисковый артефакт.
Он только собрался открыть рот, чтобы попросить у Харрана прощения и отпроситься спать, как Харран ошарашил его:
— А ты знаешь, что Красный Зарьял поймал вчера самку альва? Живую?
— Да ты что? И как ему удалось?
— Они собирались охотиться в буше за озером. Егеря нашли оленя, крупного самца. Начали загонять, но увлеклись и забрались в лес, а там на опушке напоролись на нескольких альвов. Что странно, из пяти егерей трое остались живы. Красный Зарьял со своими охотниками успели на конях, когда услышали крики. Повезло — у них у всех были готовые к бою пиштоли[8].Трех альвов они, говорят, убили, а эта самка попала ногой в нору гофера и не смогла убежать. Зарьял как-то успел ударить её волчей плетью по голове, она сомлела — тут её и повязали. Как только успели: драпали оттуда не оглядываясь, даже своих убитых не забрали.
Когда первые каики Ланнера Кориона — с благословения и за деньги брата тогдашнего Императора Роке Второго — прибыли на Гиастему, их встретили на берегу голокожие дикари с лицами, размалеванными охрой, вооруженные копьями и топорами с каменными наконечниками и одетые в набедренные повязки и плащи из грубой хлопковой ткани. Они не знали железа, никогда не видели лошадей, а уж огнестрельное оружие вызвало у них суеверный ужас.