Дарья      

Цветущие старые липы пахли просто невероятно. Я прикрыла глаза, вдыхая как можно глубже неповторимый сладковатый аромат. Мне казалось, я бы вечность могла просидеть здесь – на облезлой лавке, в липовом парке, в самом центре города. Это место было своеобразным убежищем для моей души. Я приходила сюда каждый раз, когда не могла разобраться в себе или когда разбиралась слишком хорошо, чтобы понять, что моя жизнь в шестнадцать лет уже повернула куда-то не туда. Сейчас был именно тот случай.

Я сидела, взобравшись на лавку с ногами, положив подбородок на колени, и смотрела, как упитанные голуби выискивают крошки на выщербленном асфальте. Отчаяние захлестывало меня, то накрывало с головой, то позволяло глотнуть немного воздуха, чтобы после сразу же окатить новой волной тревоги, погрузить под воду. Женщина, с которой я жила (бабушкой я ее никогда не называла), сообщила мне, что следующие два года до своего совершеннолетия я проведу в интернате. Я слишком своенравная и взбалмошная, говорила она, и ее бедные нервные клетки уже слишком нервные, чтобы меня терпеть. Хотя, если быть честными, то они никогда у нее не были спокойными.

Мои родители погибли уже давно, причем смерть их была предсказуемой: мать умерла от передозировки запрещенных веществ, отец ушел следом за ней: что-то не поделил с кем-то важным в тюрьме. Я была совсем маленькой, и толком не помню ни одного из них. Только какие-то не связанные между собой обрывки воспоминаний всплывали периодически в моем сознании. Но нельзя сказать, что я дорожила ими. Скорее, наоборот – гнала их прочь. Женщина, с которой я жила, напротив, лелеяла память о родственниках, подпитывая ею ненависть ко мне. И я даже могла ее оправдать за все побои и унижения – она ведь видела во мне их, людей, которые покрыли ее, тогда еще не седую голову позором. Но ее идея с детским домом просто выбила из меня весь воздух. Несмотря на отвратительную атмосферу дома, у меня были друзья, была школа, в которой я училась практически на отлично. Мне этого хватало, чтобы быть счастливой. А теперь женщина, с которой я жила, хотела лишить меня и этого!

Обида сдавила грудь так сильно, словно кто-то жестокий положил мне прямо на сердце тяжелый камень. Голуби стали смазанными, а тротуар удивительным образом выровнялся, приобретая неведомую ранее привлекательность. Я всхлипнула и совсем не как взрослая вытерла нос рукой.

– Однажды я оказался в Ливерпуле, – голос рядом прозвучал так неожиданно, что я подпрыгнула, краснея от стыда за детское поведение. – Так вот, там на берегу я увидел прекрасное здание. Оно называется Ройал Лайвер Билдинг. Оно казалось мне самым величественным и прекрасным из того, что я видел в жизни, и я подумал, что в этом дворце должен жить Бог. Я принял Ройал Лайвер Билдинг за церковь, а оказалось, что это всего лишь офисное здание с красивым фасадом.

Молодой человек замолчал, глядя куда-то вдаль. Я, глядя на него в упор, ждала продолжения истории. Внешность его мне показалась удивительно привлекательной: смоляные волосы, закинутые назад, прямой тонкий нос, впалые щеки, полуприкрытые темные глаза под пушистыми ресницами, изогнутые черные брови… За свои шестнадцать лет красивее мужчины я не видела. Даже в кино.

Совсем некстати я шмыгнула носом, и парень, будто бы очнувшись от созерцания своей собственной души, повернулся ко мне.

– От своей ограниченности я принял что-то мелкое и обыденное, за что-то более серьезное, масштабное и важное, – его глаза завораживали. – Подумай, может быть, и у тебя сейчас так же? Я не хочу, конечно, сказать, что ты ограниченная, но, знаешь, может быть, сейчас ты тоже видишь лишь фасад?

Он улыбнулся, от чего на щеках появились милые ямочки, и я невольно улыбнулась в ответ.

– Меня зовут Кирилл, – он протянул мне руку, и я, не задумываясь, вложила в нее свою.

– А меня Даша.

…Я проснулась раньше, чем когда-либо за последние лет семь. Не открывая глаз, я потянулась рукой к телефону, желая выключить будильник, пока он не начал звонить и не разбудил Кирилла. Но телефона не оказалось на месте. Как и тумбочки, Кирилла и всего моего привычного мира.

Осознание происходящего было похоже на погружение в ледяную воду, когда сначала заходишь медленно и осторожно, чтобы холод случайно не сковал лишнего сантиметра разогретого тела, а потом задерживаешь дыхание и ныряешь с головой, не думая.

Я тоскливо обвела взглядом выделенную мне комнату. Все было не моим – деревянная кровать с пологом грязно-серого цвета, колючее шерстяное покрывало, простынь из ткани, больше всего напоминающей невыбеленный лен, жесткая подушка, таз с водой в углу на полу… На единственном стуле поднос с так и не тронутым ужином, который вчера поздней ночью, дико извиняясь, принес Эндор. Судя по всему, он благополучно забыл о моих пищевых потребностях. А потом спохватился. Я не обижалась. Кусок в горло не лез, и я так и не смогла заставить себя съесть хоть что-нибудь. Зато выпила почти всю принесенную мальчишкой воду, и теперь физиологические потребности мотивировали меня на поиски санузла. Подобие туалета нашлось за загородкой из половин бревен, поставленных вертикально. И на том спасибо.

Золотые утренние лучи еще совсем робко заглядывали в мрачную каменную коробку, которую кто-то ради смеха назвал комнатой. Постепенно солнце, поднимаясь из-за леса, рассыпало их совсем как то, знакомое мне. Теперь, когда две луны чужого мира ушли с небосклона, мне стало легче, свободнее, все проблемы показались решаемыми и не стоящими переживаний. В своем мире я каждое утро говорила себе, что у меня все получится, как бы ни сложился день, я со всем справлюсь. В этом мире я не собиралась изменять своим традициям.

Я не знала, принесут ли мне завтрак, поэтому решила не пренебрегать остывшим ужином.

Кормили здесь… примитивно. Кусок жареного мяса, кусок сыра, какие-то неизвестные мне овощи, подозрительно напоминающие ненавистную брокколи и половина обычной луковицы. Мда… Если они здесь вот так лук едят, представляю, какой аромат витает в людных комнатах. Хотя от Айсайара я никакого неприятного запаха не почуяла, несмотря на то, что точно помнила – он дотрагивался до моих губ. Я поморщилась.

Странный парень, думала я, жуя подветренное мясо. Странный даже для другого мира. Но, что скрывать, не лишен харизмы, которая хочешь-не хочешь, а располагает