Бледноглазый мужчина держал в руках что-то, поданное ему одним из великолепных блондинов. Самым странным и жутким было то, что это «что-то» казалось… живым. Приглядевшись, Юлия увидела черную птицу. Связанная, она трепыхалась, пытаясь вырваться из покрасневших на морозе длинных худых пальцев жреца.

Сначала Юлии показалось — это один из тех огромных черных воронов, которые облюбовали сухое дерево. Птицы периодически каркали, хищно и угрожающе раскрывая огромные крепкие клювы. Но потом жрец поднял руки над головой… сделал какое-то еле заметное, резкое движение… и кровь, такая неправдоподобно красная, словно в кино или на картине, окрасила снег у его ног замысловатым узором… Тогда она увидела, что это просто курица. Обычная курица, монохромного сочно-черного цвета с маленькими красными сережками. Была.

От неожиданности, изумления и возмущения Юлия остановилась. Застыла на месте. Но, поняв, что помешает ритмичному движению девушек, быстро шагнула в сторону из протоптанной колеи. Споткнулась, зацепив носком ботинка тяжелый мокрый снег. Он все-таки насыпался внутрь, намочив мгновенно щиколотку под шерстяным носком, и прохладной водой стал стекать к ступне.

Жрец, увидев Юлино отступничество, тем не менее, не прервал наговора, а только широко распахнул до этого полуприкрытые глаза. Знаком, сдержанным и повелительным, показал, чтобы она встала обратно.

Но Юлия отрицательно помотала головой. И даже пробормотала еле слышно — больше для себя, чем для него:

— Н-нет, спасибо, извините…

Тогда он замолчал. И было странно не слышать в шуме ветра и криках воронов его резкого, как у большой костлявой птицы, голоса. Все остановились и с удивлением, осуждением и непониманием смотрели на нее.

— Встань обратно, — сказал жрец.

Юлия взглянула на девушек с побледневшими лицами, на двух здоровяков блондинов, растерянно и испуганно застывших чуть поодаль, на быстро темнеющее, в темных снеговых тучах, небо. Опять вспомнила свой сегодняшний сон и теплую постель, свои грезы, что утром так не хотели ее отпускать… и тут резко и остро пожалела о том, что приехала сюда. Жуткая усталость, как после тяжелой болезни, сдавила плечи. Неужели, заболевает? Хотела же остаться в кровати…

— Да ну вас…

Юлия досадливо махнула рукой, сделала шаг в сторону от капища… но неожиданно вздрогнула.

— ВЕРНИСЬ!

Повелительный голос жреца прозвучал резко и зычно, а глаза, ставшие вдруг двумя острыми льдинками, угрожающе блеснули.

Откуда ему было знать, что Юлию и раньше, а после некоторых событий особенно, трудно испугать угрожающим тоном и гневно блистающими взглядами? А вот разозлить — вполне.

Она встретилась с ним глазами, и словно голубой луч протянулся между двумя людьми. Что придало ей такую силу? Гнев? Усталость? Миг возмущения и необъяснимого внутреннего сопротивления, такого мощного, что даже затмило глаза ярко-синим неоновым светом? Вид этих девиц в полутрансе или боль в спине, сделавшаяся такой острой, что больно стало держать голову высоко? Или все это вместе?

Только она с удивлением увидела, как рыжебородый жрец вдруг попятился. Сделал непроизвольно пару шагов назад, не отрывая от нее пораженного, изумленного и, смешно, как будто даже испуганного взгляда!

Он сощурился, ослепленный, и закрылся руками, все еще державшими бедную птицу. Возможно, просто от неожиданного, такого яркого посреди пасмурного полумрака солнечного луча, пробившегося в узкий просвет облаков прямо над ними? Он все еще держал руки поднятыми, и кровь мертвой птицы капала ему на светло-рыжую бороду. Смотреть на это было неприятно.

Пожав плечами, Юлия оглянулась по сторонам и бросила факел в снег. Появившись неизвестно откуда — видимо, все это время пряталась за заснеженными елками в стороне, его тут же подобрала девушка. Высокий рост, рыжая дубленка, русая роскошная коса из-под шапочки…

— Я буду вместо нее! Пожалуйста! Я смогу! — Серые глаза горели мольбой и фанатизмом.

Она подхватила факел, не успевший потухнуть. Жрец сделал ей знак, обозначающий согласие. И блеснул еще раз на Юлию угрозой снежных зрачков.

— Мара не простит! Ты будешь наказана за это… Жди кары.

— Ну, непременно, — пробормотала Юлия сквозь зубы, но так, чтобы было слышно кому надо. — Уже жду…

…Сумерки — ранние, зимние, пропитали снег сиреневым черничным соком, укрыли бесстыжую наготу стволов и веток полупрозрачной накидкой. Темные тучи, грозящие скорым снегопадом, создали над лесом ночь в середине дня.

Поднимаясь обратно на холм, Юлия почувствовала взгляд. Такое острое, такое знакомое чувство, что холодный пот раньше, чем она успела осознать произошедшее, выступил на лбу, тут же схватившись морозной коркой.

Юлия резко обернулась, покорно ожидая снова чего-то ужасного. Ее даже занесло сюда, в эту первобытную бредятину… Ничего страшного или даже необычного она не увидела. Просто состояние, видимо, такое — нервно-неровное. И немудрено. Особенно в этом месте, с бубнами, кострами и жертвоприношениями!

Она была без сил. Слабость в коленях стала опасной, и холод проникал в самое сердце, несмотря на пуховик и мохеровый свитер. Словно всю энергию высосали, не оставив ни капли. А впрочем, с ней так всегда зимой… И снова тоска сжала плечи властными надоедливыми объятиями. Пришлось признать — язычество не помогло, вопреки Пашкиным обещаниям, и только при воспоминании о нелепой стычке со жрецом и его напуганном виде, злое, слегка болезненное веселье согревало ненадолго кончики холодных Юлиных пальцев.

Привалившись к промерзшему стволу березы на холме, она смотрела на то, как неузнаваемо изменился мир, потеряв солнце.

Бубны, недавно такие задорные, без солнца звучали как-то зловеще, и от этого еще более притягательно.

В ложбине продолжали непонятный обряд. Двенадцать факелов мерцали в резко потемневшем лесу, как некие блуждающие огни в руках заколдованных духов… Перед тем как отвернуться, Юлия прищурилась. Отсюда, с вершины холма, было видно, что те непонятные изогнутые линии, по которым шли девушки — огромная схематичная фигура женщины с раскинутыми, словно для объятия, руками.

Неподалеку, метрах в двадцати от Юлии и чуть в стороне от основных событий, стоял парень. При ее взгляде он равнодушно отвернулся. Парень как парень — обычный. Синие джинсы, черная, немного пижонская, виниловая куртка, мелко простеганная ромбиками. И смешная белая шерстяная шапочка.

Быстро темнело. В синей мгле тени оранжевых костров на белом снегу казались кровавыми.

Делать здесь было больше нечего. Праздник заканчивался, не оправдав надежд.

— Дурная голова ногам покою не дает… — пробормотала Юлия, выпустив изо рта нежно-белую дымку пара.

Опустив плечи и стараясь не обращать внимания на ноющую спину, замерзшие руки и нос, Юлия побрела к автобусу, загребая по снегу промокшими носами ботинок. Выходной пропал.

Наверное, вид у нее был слишком уж удрученный. Парень в белой шапочке проводил ее внимательным, сочувственным взглядом.

Из серых туч повалил снег. Он залепил окна автобуса крупными белыми веснушками и теперь стекал неровными дорожками по матовому слою грязного стекла. Такими же дорожками он тек по лицу Юлии, капая с промокшей челки. Вытерев лоб тыльной стороной ладони, она глубже спрятала лицо в капюшон.

Всю дорогу в метро и