- Так она что, того? - я нахмурился и отложил вилку.
Ева прижалась к моей коленке, и я ощутил едва заметное тепло, которое пробивалось сквозь металл. Глупая железяка не должна ничего чувствовать, так отчего она так волнуется? Нет, Ева просто-напросто роботом не была никогда - так я предпочитал думать, даже прекрасно зная, что обманываюсь.
- Мы, конечно, будем делать анализы, - продолжил отец, ничего не заметив. - Но я и лаборатория круглые сутки за ней уследить не сможем. Она должна развиваться как любой нормальный ребенок, мы не имеем права ее запирать. С людьми она пойдет на поправку куда быстрее. По правде говоря, мне кажется, что ей хватит и пары дней. Главное - надзор и внимание.
- Так она все-таки ненормальная? - уточнил я.
- С ней все хорошо, - ласково улыбнулся отец. - У тебя аппетит в порядке?
Я снова взял отложенную вилку и принялся ковырять ею в горке упругого горошка. Из всех приемов пищи, которые выезжали на металлических подносах из кухонного блока, ужин я ненавидел больше всего. Завтрак еще можно было стерпеть: соевое молоко и хлопья, чуть похожие на стружку, удавалось проглотить быстро, и я почти не замечал вкуса; суп и второе можно было смешать и выпить в несколько глотков; а вот вечерние порции мяса с гарниром приходилось жевать, смакуя до последнего кусочка. Каждый день недели означал что-то свое: по вторникам из блока выезжали куски вареной рыбы, по четвергам - бифштексы, а по субботам - картофельные оладьи с мясной подливкой. Еду можно было выбрать только на праздники, но меню было небогатым, да и с выбором нужно было подсуетиться заранее, чтобы не получить то, от чего отказались другие. Говорили, что в рабочем районе, где жили люди, трудившиеся под землей в теплицах и на полях, блюда подавали еще скромнее, а выбирать нельзя было даже в праздники. Я никогда в таких домах не бывал, так что для меня все эти разговоры оставались слухами, и, не имея еще более печальной альтернативы, я продолжал ненавидеть и пластиковый горошек, и мягкий бифштекс, который напоминал губку. Еда казалась мне такой же искусственной, как и отцовская улыбка.
Ясно же, что с этой девчонкой что-то не так. Нормальных людей на рельсах подземной дороги в нескольких милях от города не находят. Да еще и в таком состоянии. Что ее, вытолкнули из поезда? Или она сама спрыгнула?
Я кивнул.
- Конечно, отец. Я все сделаю.
- Вот и отлично. Я запишу тебя в программу дополнительного вознаграждения. Через несколько недель сможешь купить себе флаер.
Я мечтал о собственной летучей доске уже много месяцев, но с персиками дело шло медленно, ужасно медленно. Поэтому я кивнул и с фальшивой улыбкой подналег на горошек.
2
Девчонка очнулась быстро. Швы и гипс, как отец и обещал, уже сняли. Когда я вошел в ее залитую солнцем палату, она сидела на краю постели спиной к двери и даже не вздрогнула, когда щелкнул электронный замок.
Она успела переодеться в отложенное для нее платье, сшитое из простой светлой ткани в глупый цветочек. Такая одежда бесплатно полагалась тем, кто нуждался в помощи, но в Южном городе за Низшей стратой следили пристально, так что неимущих оставалось совсем немного. Даже рабочие из подземных теплиц могли себя обеспечить одеждой получше.
У девчонки были и вправду темные, почти черные волосы, падавшие на плечи неопрятной, спутанной копной. Наверное, ее и не пытались причесать - кто она, неизвестно, так зачем стараться? Или пытались, но сломав третью расческу, бросили.
- Привет, - поздоровался я не очень решительно, потому что вся храбрость и мечты о флаере как-то быстро смешались и потускнели. Я понятия не имел, чего ждать от этой незваной гостьи и как себя с ней вести.
Если честно, опыта с девушками у меня было мало. Если еще честнее, то его не было вообще, даже несмотря на то, что в прошлом месяце мне стукнуло шестнадцать. Именно поэтому я чувствовал себя глупо вдвойне: этакий бутерброд из несуразности с неловкостью, приправленный зеленым соусом. А все потому, что ни одна здравомыслящая особа не отправится со мной в кафе-мороженое, зная, кто мой отец.
Но для этой девчонки я был на задании; для нее я готовился стать экскурсоводом и проводником, а это означало, что топтаться без дела я не буду. Уже хорошо.
Я переступил с ноги на ногу. Может, обернется?
- Меня зовут Алекс. Вообще-то мое полное имя - Александр, но отец зовет меня Алексом. И в школе тоже.
Молчание.
- Готова идти? Я покажу тебе дом, где ты теперь будешь жить.
Интересно, кстати, сколько? Об этом отец не говорил.
Снова тишина. Я обогнул девчонку по широкой дуге и заглянул ей в лицо. Она даже не двинулась и смотрела в одну точку, как будто и вправду была ненормальной. Черты лица у нее казались довольно мелкими, но симпатичными: аккуратными и мягкими. Нос у нее был особенно девчачьим и выделялся вздернутым кончиком.
- Эй, - я тронул ее за плечо.
Девчонка даже не проследила за моей рукой.
- Я - Алекс, - медленно повторил я, как будто разговаривал с умалишенной. - Я... покажу... тебе... твой... новый... дом.
Каждое слово я сопровождал крупным жестом, как будто девчонка была глухой.
Она вдруг взглянула на меня прямо и резко.
- Я уже поняла, - только и сказала она.
Голос у нее оказался тихим, без единой краски. Я опешил, не зная, как себя вести дальше.
- Я думал... - протянул я.
Девчонка взглянула на меня еще раз, но не пошевелилась.
- Так пойдем? - спросил я, надеясь сгладить неловкость. - Я теперь буду тебе во всем помогать, - добавил я и тут же понял, что лучше бы молчал.
Она уставилась на него, не мигая.
- Ты кто?
- Я Алекс, - начал я снова. - Я покажу тебе...
Девчонка просто встала и двинулась к двери. Я выдохнул и поспешил за ней. Вот уж и вправду странная... И как ее зовут? Забыл спросить...
Я нагнал ее на полпути к лестнице и пошел бок о бок, разглядывая ее украдкой.
Коридоры Лазарета мне не нравились никогда. Здесь было слишком светло и не пахло ровным счетом ничем, зато вкус пластика на зубах так и скрипел.
- Погоди, я открою дверь.
Я опередил девчонку, шлепая по мягкому резиновому покрытию. Шаги звонко отдавались под высоким потолком.
Мы спустились по лестнице на первый этаж и проходили мимо блока для «легких» больных. Здесь врачевали самые простые болезни и раны, халаты пациентам не полагались, а вместо коек им предлагали