Ведь на любовь смотрели равнодушно, с легким презрением - как на пережиток прошлого. Она мешала, раздражала, отнимала время и, в конечном счете, обижала - так нам говорили в школе на уроках нравственного воспитания. Потому-то и говорилось во второй догме об уважении - уважение было идеальной формой любви, уложенной в разумные рамки. А любовь... Нет, ее не запрещали. Поди запрети любовь! Но и не приветствовали. Слишком много хаоса она вносила в спокойную, упорядоченную жизнь куполов, в которых и криминала-то никогда не было - а все потому, что эмоции стоит держать под контролем. Ну и соглядатаев опасаться, конечно, и лишних глупостей не болтать. А то мало ли что заподозрят... Хотя я в соглядатаев не верил. Про них тоже говорили на уроках и даже предлагали слайды-голограммы, на которых изображался хмурый человек в полосатом костюме и с лупой. Почему костюм полосатый и зачем соглядатаю лупа, если сливаться с толпой было его задачей, никто не понимал. Но работало: картинка запомнилась. Говорили, что именно благодаря таким «шпионам» преступники и пропадают, а в куполах тихо и хорошо. Исчез человек - значит, был неблагонадежным и встретил соглядатая... Но я все равно не верил. Во-первых, ни в школе, ни в Лазарете никто при мне не пропадал. А во-вторых... Ну что за байка, в самом деле?
Пока я поднимался по лестнице, Ева тихо постукивала у меня на руках и приходила в себя, медленно мигая глазами. Сейчас она была ужасно похожа на девчонку - такая же глуповатая и потерянная. И о них обеих мне необходимо заботиться... Я ощутил прилив покровительственной нежности.
Девчонку я нашел в каминной комнате на втором этаже. Это помещение было настоящей гордостью отца - отделанное настоящим, «неискусственным» деревом, оно словно бы сошло с картинки из старой книги. Здесь было особенно тихо: роботизированные системы здесь решили не проводить, оставив комнату «живой». Мне нравилась каминная, но я никогда не задерживался здесь долго. В свободное время отец просиживал у огня целые часы, а вот мне вести с ним задушевные беседы хотелось нечасто, и я по обыкновению избегал его, минуя каминную и направляясь прямиком в спальню.
- Что ты делаешь?
Девчонка сидела на коленях перед камином и смотрела на черные угли.
- Холодно, - пожаловалась она и зябко обняла себя руками.
Ага, заговорила.
- Я могу зажечь.
- Давай.
Я оставил полупроснувшуюся Еву в кресле.
Кажется, с живым огнем девчонка была знакома. Странное дело! В Южном городе это была настоящая редкость - использовали обыкновенные панели централизованного отопления, которые грели пол и поднимали температуру воздуха без вреда для здоровья. А вот живой огонь сжигал кислород, и в комнате с камином приходилось включать генератор. Открытое пламя не жаловали еще и потому, что оно считалось невероятно опасным, и его тщательно прятали за огнеупорным стеклом. Вообще говоря, я не видел каминов ни в одном из зданий, кроме нашего дома - возможно, дело было в положении отца: ему можно.
Я подложил в угли несколько прессованных брикетов, задвинул экран и пощелкал рычажком розжига. Огонь занялся не сразу, то потухая, то расцветая между брикетами синеватым пятном. Девчонка покосилась на меня с веселым недоумением - или мне только показалось? Но с камином у меня опыта было еще меньше, чем с девушками; живой огонь был по части отца, я же предпочитал игрушки побезопаснее.
- Так ты хочешь себе новое имя? - напомнил я, присаживаясь рядом с ней на синтетический коврик у каминного экрана.
- Старое хорошее, - сказала она, вглядываясь в пляшущее пламя.
- И как тебя зовут?
- Не помню.
Я вздохнул и вытащил из кармана коммуникатор.
- На какую букву?
Девчонка молчала.
- Понятно. Давай на «А». Чтобы далеко не ходить. Анна, Агата, Агнеса...
Девчонка даже не двинулась.
- Ты меня вообще слышишь?
- Да, - просто отозвалась та.
- Еще вот хорошее: Алиса.
Девчонка будто бы пошевелилась.
- Нравится?
- Да.
- Хочешь быть Алисой?
- Нет.
Я кашлянул.
- Ну, хорошо. Анжелика... Нет, это слишком. Вот, мне нравится, оно поинтереснее: Аделина.
Девчонка равнодушно повела плечом.
- Лина. Я могу звать тебя Линой. Согласна?
- Все равно.
Я спрятал коммуникатор.
- Вот и заметано. Лина. Я скажу отцу. Пока не вспомнишь свое имя, будешь Аделиной.
И тут затихшая Ева вдруг сиганула с кресла прямо к нам; но взлетела она не мягко, ровно, а раздраженно, злобно. Приземляясь, она хлестнула девчонку по лицу.
- Эй! - воскликнула та, прикрывшись руками.
Реакция у Лины оказалась неплохой. Похоже, из анабиоза она потихоньку выбиралась.
- Ты как? - испугался я.
Лина уставилась на робота так, будто увидела впервые.
- Какого черта? - вспыхнула она.
- Что какого?
- Черта какого, - она толкнула Еву, и та, хлопая крыльями, заворчала.
Я все равно ничего не понял.
- Не поранила она тебя?
- Нет, - неприязненно отозвала Лина, потирая локоть.
Ева с беспокойным скрипом отползла ко мне, словно искала поддержки, но и я от нее отстранился.
- Зачем ты нападаешь на гостей? Она своя, ясно тебе?
Стало обидно. Мне почему-то показалось, что девчонка и металлическая зверушка должны сдружиться.
В каминную заглянул отец.
- А вот и лекарства. Выпей, пожалуйста.
Он опустился на колени рядом с девчонкой.
- Я нашел ей имя. Аделина, - похвастался я.
- Хорошее, - отозвался отец. - А теперь, Ада, прими, пожалуйста, таблетки и запей вот этим.
Девчонка смотрела на отца сквозь стакан с мутноватой очищенной водой.
- Лина, - поправила она.
Когда отец ушел, девчонка проронила в полголоса:
- Ад тут ни при чем. Надеюсь.
Я нахмурился, но переспрашивать не стал. Возможно, в ее куполе есть вещи, которых нет у нас, и, придя в себя, Лина обязательно мне все расскажет.
6
Спать я лег поздно. Сначала показывал Аделине, как пользоваться комнатным роботом (она поменяла цвета обивки на ярко-зеленый), а потом еще долго писал свои заметки. Я не очень понимал, что именно нужно отцу, поэтому записывал все подряд,