Образовалась небольшая, но заметная пауза. Срочно нужно было что-то добавить.
— Несомненно, важны оттенки цвета в сочетании с современными формами. А вообще, нельзя не оценить вклад Италии в открытии новых горизонтов развития дизайнерской мысли…
— О-ох… — Директор потер живот и несколько раз кашлянул. — Да, Италия — это хорошо. То есть вам кто близок… Мендини[7], Соттсасс[8], Лавиани[9]… не знаю… Фабио Новембре[10]?
Вопрос поставил Макса в тупик, потому как все упомянутые фамилии он слышал впервые. Посему пока что единственное логичное предположение сводилось к тому, что все вышеназванные представители являлись дизайнерами, и, с большой долей вероятности, успешными, судя по знаниям Эрнеста Львовича.
А еще смутные воспоминания по психологии и собственный опыт подсказывали, что при отсутствии знаний нужно отвечать вопросом на вопрос и уводить обсуждение куда подальше.
— Они все хорошие, — Макс выпрямился и попытался принять вид как можно более вдумчивого и глубокого человека, — даже не знаю, кого и выбрать. Каждый из них прекрасен по-своему. У каждого свой стиль и своя красота. Разве можно выбрать кого-то? Выбирать между талантами, затаптывая одного и превознося другого? Когда-то я взял себе за правило никогда не рассуждать на эту тему, и до сих пор мне удавалось следовать этому. Ведь слишком часто простое обсуждение предпочтений в итоге своем выливается в диспут, который нещадно погребает под собой все нормы тактичности. В редких случаях благовоспитанность одерживает верх, как правило, чаша весов склоняется в неверную сторону. Увы, я наблюдал это слишком часто.
Возможно, данному монологу мировые политики аплодировали бы стоя, но пана Вишцевского он ввел в необъяснимый ступор. Трудно было понять, что из вышесказанного дошло до него, он продолжал стоять на месте, замерший, с отсутствующим взглядом, изредка покачиваясь из стороны в сторону. В пустующем холле распространялась странная, почти хрустальная, тишина — острая, нервная, цепкая.
— У меня что-то голова сильно болит… — пробормотал Эрнест Львович. — В общем, у вас хорошая, интересная позиция… А чем занимается ваш немногословный друг?
— Я — талантливый арт-критик, — провозгласил Феня.
— Именно так, Парфений очень долго и глубоко изучал искусство, и у него действительно способность видеть суть идеи, которое недоступно к осмыслению многими. Ведь для кого-то посильно узреть лишь оболочку, поверхностную и легкомысленную…
— Хорошо, хорошо, не надо больше, не надо, я понял… — взмолился Вишцевский. — В общем, завтра приходите к десяти. Я буду только к вечеру, но будут все остальные сотрудники… Они вас введут в курс дела… разберетесь… Я вечером все проверю тогда…
— Большое спасибо, Эрнест Львович, — Макс горячо пожал ему руку, — завтра мы будем здесь без опозданий. Обязательно.
Прощание, к великой радости директора Вишцевского, было недолгим, что позволило ему, наконец, устремиться к своему кабинету, во власть неизменно беспечального Вакха[11], не забывающего частенько преподносить завидные подарки, которые в последнее время Эрнесту Львовичу определенно приходились по душе.
Макс же, очутившись на улице, внезапно почувствовал себя персонажем, волею судьбы или в рамках эксперимента таинственного режиссера перемещенным в неизвестный фильм, из-за чего недавно знакомые улицы и дома становились похожими на нереальные, плохо проработанные, модели. Он неуклюже присел на единственную ступеньку галереи, обдуваемый свежим ветром, и вскоре ощущение полной разбитости стало вытесняться странной усталой радостью стайера, в изнеможении осилившего последние метры, утопающего, в последнюю минуту зацепившегося за проплывающий мимо баркас. Феня стоял рядом и озабоченно наблюдал.
— А ведь мы прошли первый тур, Феня, мы в игре, — засмеялся Макс. — Теперь все будет легче.
— Извините, можно пройти? — раздался сбоку голос.
— Конечно! — Макс подскочил и пропустил вышедшую из стеклянных дверей галереи девушку лет двадцати с красно-рыжими волосами, заплетенными в тугую косу, доходившую ей до пояса.
Девушка, одетая в прямое спортивное платье черного цвета и кроссовки, проворно обшарила содержимое своей небольшой разноцветной сумочки и пристально посмотрела на Макса:
— Сигарета будет?
— Нет… к сожалению… — озадаченно ответил Макс.
— Черт! — девушка взвизгнула и гневно захлопнула сумочку.
— Может, вам чем-то помочь?
— Ничем, спасибо, — юная незнакомка спустилась со ступеньки и бодро направилась в сторону метро.
На секунду застывший Макс спрыгнул на тротуар и крикнул вслед:
— А вы здесь работаете? Выставка же закрыта сегодня.
Девушка обернулась:
— Именно.
Макс пробежал вперед:
— И мы тут тоже работаем. С завтрашнего дня. И как тут?
— Дурдом.
— Почему?
— Потому что. Ладно, мне пора! — Хрупкая фигура, удаляющаяся быстрым нервным шагом, вскоре исчезла в толпе прохожих.
Феня, негромко постукивая тростью, с которой так и не смог расстаться в магазине аксессуаров, подошел к Максу, слегка прикоснувшись к руке.
— Да, Феня, — задумчиво произнес Макс, — похоже, в этой галерее все далеко не так просто.
Глава 5
Часы показывали уже пятнадцать минут второго, галерея была открыта более трех часов, однако особых посетителей в ней не наблюдалось. По широкому холлу, его коридорам и ответвлениям прогуливались лишь несколько студентов художественных училищ и пожилая пара, на лице которых отображалась явная скука.
Конечно, можно было бы списать это на будний день и всеобщую занятость, однако, по словам Елисея, одного из сотрудников данного заведения, такую ситуацию можно было лицезреть практически ежедневно — галерея переживала далеко не лучшие времена и была не в особой чести у художественного мира. Именитые художники и скульпторы заглядывали сюда редко, менее именитые особую публику не собирали, и выставки особым успехом не пользовались.
Елисей вообще оказался разговорчивым малым, хотя и не особо умел слушать других, но Макс воспринял это как плюс, помня о не самом впечатляющем разговоре с директором на тему дизайнеров Италии. Говорил Елисей довольно сбивчиво и нервно, зато из него можно было выудить много полезной и не очень информации.
В частности, выяснилось, что два года назад он с отличием окончил «сурок»[12], специализируясь на станковой живописи[13]. Столкнувшись с главной проблемой выпускников заведений подобного рода — проблемой трудоустройства, безудержный с юных лет романтизм стал в нем постепенно угасать, и главному вопросу «Что же делать дальше?» уже долгое время не находилось мало-мальски удовлетворительного ответа.
Найдя приют в галерее «Артекториум» в позиции младшего сотрудника, почти всю свою не особо внушительную зарплату он тратил на приобретение красок, холстов, кистей и прочих материалов. Все вечера, плавно переходящие в ночи, были посвящены написанию новых картин и отправке фотографий своих работ интернет-сайтам, но заинтересованные клиенты по-прежнему оставались редким явлением.
Кроме него в галерее обитало еще несколько сотрудников, и, судя по описаниям Елисея, получалось примерно следующее:
— Ефим Иосифович Кожедубов-Брюммер — историк искусств, доктор искусствоведения и автор научных статей, находился в галерее в должности аналитика по современному искусству, которое ненавидел больше всего на свете, считая большую часть его представителей примером вырождения таланта и отсутствия вкуса. В свои семьдесят восемь лет Ефим Иосифович