Следом за отцом я залезла в вертолет, куда уже погрузили мои скудные пожитки. Вертушка заработала лопастями, разгоняя клубы пыли, и плавно поднялась в воздух.
Мистер Тортон со свойственным ему немым сочувствием на прощание помахал мне рукой с удаляющейся вертолетной площадки, на что я с благодарностью ему ответила. Мне же только и оставалось гадать, что значит «войти в семью» и «вернуть долги», а главное, надолго ли все это затянется.
– С конвейера наших фабрик сходит лучшая обувь в мире! – заверял отец, первым делом затащив меня после многочасового перелета не в какую-нибудь кафешку для завтрака или домой, чтобы разобрать вещи и хоть немного прийти в себя, а прямиком на производство. Нет, в этом и был весь Ален Новак, до мозга костей одержимый своими идеями и работой.
Если быть объективными, обувь действительно была неплохой, но до мировой известности и Парижских подиумов нам было еще плясать и плясать.
– А знаешь, кому мы всем этим обязаны? – уже который год задавал он один и тот же вопрос и всякий раз сам с удовольствием на него отвечал. – Правильно! Твоему прапрадеду, Доброславу Новак. Нам сейчас не было бы равных, если бы не его лучший друг, Густав Каминский, оказавшийся подлым предателем, как и все его семейство… – об этом отец тоже никогда не упускал возможности напомнить. А еще о том, что проклятые Каминские на открытии прадеда построили не менее успешный бизнес и всячески портят Новак жизнь.
Слышали о Монтекки и Капулетти? У нас примерно также, только в тысячу раз хуже. Все началось еще лет сто назад, когда наши прапрадеды изобрели новый способ выделки кожи и вместе мигрировали из Польши в Соединенные Штаты Америки. Вдаваться в подробности не стану, в отличие от своего подкованного семейства, в этих вопросах я не сильна. Знаю лишь, что, когда дела у них пошли в гору, а фабрики стали открываться по всей стране одна за другой, наши прадеды что-то не поделили и разругались вдрызг.
Еще в детстве бабушка рассказывала, что дело было не только в бизнесе, но и в женщине, как же без этого. Что случилось между ними на самом деле, уже никто никогда не разберется: столько лет кануло и сменилось несколько поколений. Вот только вражда между Новак и Каминскими стала передаваться буквально с молоком матери, а с развитием бизнеса и новыми технологиями вышла на принципиально новый уровень.
– Никогда не забывай о своих корнях и о том, что ты Новак. В этом твоя суть и твое предназначение! – завершил свою воодушевляющую речь отец возле мемориала с тем самым первым ботинком, сошедшим с конвейера. Второй ботинок по семейной легенде когда-то прихватил с собой предатель Густав Каминский, в чем его лживые потомки до сих пор не сознались.
Автомобиль припарковался у огромного белоснежного дома, в котором я была за всю историю лишь пару раз и то совсем ребенком. А нас уже встречали, чему я снова оказалась крайне удивлена.
– Вот это ты вымахала, Лиска, – с порога набросилась на меня Рейчел, заключив в объятья.
Сама сестра за то время, что мы не виделись не особо изменилась, лишь ее когда-то длинные волнистые волосы превратились в аккуратную короткую стрижку, отчего скулы на лице стали казаться более острыми.
– Здравствуй, – обняла девушку в ответ, все еще не понимая, с чего вдруг она прониклась ко мне такой любовью.
Нет, конечно, так было не всегда. Еще детьми отец собирал нас всех вместе на каникулы где-нибудь заграницей. Рейчел была подростком и действительно относилась ко мне с каким-то особым теплом, или просто жалела. Даже разъехавшись по разным странам, мы продолжали созваниваться, болтая обо всем часами напролет. Но разница в шесть лет дала о себе знать. И когда сестра повзрослела, звонить мне, а уж тем более отвечать на мои глупые сообщения, стала все реже. Так мы и скатились до нелепых рождественских открыток.
Рейчел и Тайлер, наш брат, были двойняшками. Внешне они походили на отца, я же, со слов бабушки, все больше напоминала маму.
Тай, который никогда не питал ко мне особых родственных чувств, был здесь же, тихо подпирая дверной косяк и наблюдая за всем этим нелепым семейным воссоединением со стороны. За последние годы он возмужал, раздался в плечах, лишь вдумчивый прищур лукавых глаз, такой же, как у отца, и нахальная полуулыбка выдавали в нем прежнего сорванца и шалопая, каким я успела его запомнить.
Должно быть, глупо, но где-то в глубине души я все еще побаивалась брата. Ведь это из-за него бабушка, едва похоронив дочь, забрала меня, рожденную недоношенной, болезненной и очень слабенькой, с собой в далекую Россию. Она же и назвала меня Василисой. Убитый горем отец не особо сопротивлялся, не желая видеть меня перед глазами.
Почему ей вообще пришло в голову решение разлучить меня с родными, бабушка рассказала лишь перед смертью. Оказалось, шестилетний Тайлер, считая, что мама умерла по моей вине, прямо в детской кроватке пытался придушить меня подушкой.
Естественно, я никогда не говорила ему, что знаю об этом, да и сам он вряд ли помнил. Какой спрос с шестилетнего ребенка, переживающего смерть матери? Только всякий раз, когда брат смотрел на меня вот так: хладнокровно и свысока, не покидало странное ощущение, словно он готов повторить это снова.
– Полчаса на завтрак, столько же, чтобы переодеться и разобрать вещи, – озвучил отец, сверившись с часами на запястье.
– Папуль, но она только приехала. Дай ей хоть немного освоиться, прежде, чем вводить в курс дел. Не будь таким букой, – закружила вокруг отца Рейчел. – Тем более к Тайлеру приехал Джимми, ну, который из Нью-Йорка, и мы все вместе собирались на пляж.
– Ладно, – скрепя сердце согласился отец со своей любимицей, – но только один день.
Поцеловав мужчину в щеку, Рейчел тут же потащила меня куда-то на второй этаж.
– А вот и твоя комната. Нравится?
– Да, очень, – призналась я, обнаружив здесь же у кровати свой старенький чемодан.
На фоне всей этой роскоши он выглядел каким-то неправильным и чужеродным. Поймав свое отражение в зеркале, которое шло едва ли не во всю стену, я с грустью обнаружила, что и я рядом с сестрой, модной и уверенной в себе, смотрюсь не лучше.
Как долго, еще ребенком, я мечтала об этом дне, когда болезнь отступит, а отец заберет меня с