– Власть не привлекает меня.
– Власть нужна не для удовольствия…
– Нет. Из-за такого я здесь не останусь. О. Ведь это правда? Вы стремитесь сейчас и меня уговорить остаться здесь и понять, как от меня избавиться? Играете на две стороны?
– Я предан отцу и хочу, чтобы он был счастлив. Но дело не только во мне и в нём. Если он будет продолжать мучиться своей неразделённой любовью, то я буду продолжать то и дело подхватывать выпадающий из его рук меч власти. Централизованность управления летит к Хенеру. Понимаете о чём я?
– Не совсем.
– Его чувство к вам причиняет царству ущерб. Я всё чаще и чаще вынужден разбираться с тем, что он упускает, пропадая в цветниках, ваших или своих.
Остановился посреди комнаты и задал ей вопрос:
– Что вы будете делать, если Хант явится к вам после ужина или ночью? Знаю, вы не подписывали с ним никакого соглашения, не являетесь его иниатой на самом деле, но и не любовница его так же. Но что если страсть заставит его перешагнуть через условности? Он бывает импульсивен.
– Я заметила, – сообщила Берилл, демонстративно обведя взглядом комнату. – Вы должны объяснить ему, если он не знает – перевёртыш убьёт крылатую, попытавшись овладеть ей против воли. Это не иносказание и не попытка образно выразить чувства. Это особенность различий в физиологии.
– Я знаю об этом. И удостоверюсь, что знает и он.
– Хорошо. Это первое. Второе: я ни под каким видом не приму его чувств. Он мне безразличен. Пусть продержит меня здесь до моей старости – нет, никогда.
Шон Грэм вернулся на своё место подле крылатой и, придвинувшись и положив руки на стол, заговорил:
– Он не отпустит вас тут же, руководствуясь только этим вашим мнением. Вы в его пределах. Для него то, что вы – здесь, уже и есть огромный шаг вперёд. Он может смотреть на вас и касаться вас, когда пожелает. Он не упустит шанса насладиться этим.
Берилл обернулась к стене, через которую, кажется, Хант и планировал наблюдать за ней. Что за?..
Грэм тем временем дотянулся до её руки, взял и слегка сжал её пальчики.
– Видите, как это легко?
Жар от руки перевёртыша передался Берилл, наполнил её и заставил ощутить, как к щекам начинает приливать кровь. Девушка некоторое время удивлялась своим ощущениям, но подняв глаза, наткнулась на внимательный, слишком внимательный взгляд.
– Ваши глаза, – произнесла она с небольшим трудом. – Они светло-серые. Это же редкость для перевёртышей, не так ли?
– Похоже, отец всегда искал женщин с таким же прекрасным и ледяным взглядом, как у вас. Если подумать, то вы многим напоминаете мне мою мать. И потому кажетесь такой близкой и понятной. Внушаю ли я похожее чувство вам?
Один из племянников Берилл хранил титул талантливейшего соблазнителя, потому ненарочитый комплимент, чуточку обязывающая откровенность, рука в руке и уединённая тишина комнаты вдруг показались ей очень знакомыми по описывающим техники Роджера Кардифа книгам.
– Но что, если он согласится отпустить меня в обмен на обещание некоторых вольностей? – спросила Берилл, сосредоточившись.
– Не думаю, что это сработает, – нахмурившись, перевёртыш отпустил её руку и откинулся в кресле. – Даже если до сих пор, скажем, он мог только мечтать о том, чтобы коснуться ваших волос, то получив вдруг разрешение…
– А если это будет чуть большая вольность?
– Что вы имеете в виду? Или… что вы можете предложить?
– Не знаю.
– Акшен-до направляется сюда, – объявила, распахнув потолочные двери, какая-то женщина-перевёртыш, одетая блекло и неинтересно, стянутая множеством ремней.
– Я остановлю его, – быстро поднялся Шон Грэм и вышел.
Глаза отца, застывшего на лестнице выше, горели. Он судорожно сжимал рукоять меча.
– Зачем ты взял его с собой? – спросил Шон, приблизившись вплотную.
– Не знаю, – ответил Акшен и оглянулся, словно только что понял, с чем пришёл, откуда и к кому.
– Для неё будет выглядеть так, будто ты намерен сражаться с ней, – усмехнулся сын принца.
Акшен усмехнулся в ответ, но глаза его смотрели невидяще.
– Позволь мне сказать, отец, – попросил Шон.
– Я слушаю.
– Сейчас не подходящее время. Будет лучше всего, если она поест и проведёт здесь ночь. Затем вторую и третью. Не появляйся перед ней. Не давай ей шанса говорить с тобой, уговаривать тебя отпустить её. В крайнем случае, она надавит на твои слабости или соблазнит тебя пустыми обещаниями, и ты отпустишь её.
– Я всё ещё слушаю, – принц Акшен так иногда давал понять, что говорящий тратит его время, не предлагая сразу же удобного варианта решения.
– Тяни время. Она должна немного привыкнуть к твоему дворцу и тогда ей будет проще увидеть то, что до сих пор скрывалось от её взгляда.
– Бред.
– Поверь мне.
– У меня нет времени верить твоим предположениям.
– А что ты собрался делать?
– Не… не знаю, – отец дважды глубоко вздохнул и перестал дышать вовсе. Свободная его рука потянулась к сердцу. На лице – боль. – Я… больше не могу. Это чувство… оно скоро проделает в моей груди дыру. Кусает и жжёт. Я… не выдержу и дня.
– Ты должен. Ты молод и силён. А ей всё равно, отец, что бы ты ни делал.
– Я назначил тебя, чтобы ты помог мне соблазнить её, а не усугублял моё отчаяние.
– Отчаяние? Она считает тебя похотливым идиотом, у которого только обнажённые красотки на уме. Она думает, что если предложит тебе каждодневный поцелуй, то ты согласишься отпустить её наверх.
Акшен Накхана вдруг сел, там, где стоял, прямо на ступеньки.
– Тебе что, ни одного её поцелуя до сих пор не удалось получить? – не веря, шёпотом спросил Шон. Вид отца подтвердил догадку сына: – Боги. Ты… да что с тобой? Ты… согласен?! Эй! – крикнул он вслед бросившемуся вниз по лестнице, отцу.
– Я отпущу тебя, если ты будешь дарить мне свой поцелуй каждый день отныне, – услышал Шон голос отца из комнаты Берилл.
– Нет. Это низко.
– Ты передумала? Я отпущу тебя завтра, гарантирую.
– Ах ты… хорошо. Хорошо, знаешь… – Берилл не смогла договорить. Принц, совсем не обратив внимания на её зарождающийся гнев, поднял крылатую с кресла и мгновенно обжёг её рот своими губами. Ох, они твёрдые, горько-сладкие. Невозможно перестать чувствовать их, невозможно отгородиться, невозможно думать о другом.
– Не верю… как можно… я не знал… – бормотал Хант, продолжая целовать её лицо и шею. – Не возможно…
– Остановись, Хант, – приказала Берилл, ничего перед собой не видя. – За один поцелуй – один день свободы. Впрочем, целуй ещё. Зато потом столько же дней не поцелуешь.
Хант остановился, заглянул в её глаза. Берилл не впервые приходилось смотреть в глаза этого перевёртыша с такого близкого расстояния. Раньше, замечая, что слишком долго смотрит, она делала над собой усилие и отводила взгляд. Сейчас же не могла. Его чёрные глаза блестели тёмно-красными