Денис некоторое время озадаченно смотрел на захлопнувшуюся калитку.
— Обижена бабочка, — вздохнул он сочувственно и тронул коня: — А ну, ходи веселей!
— Кто ее обидел? — спросил Казбек.
— Человек один…
— Плохой?
— Да нет, человек он хороший. Да видишь ли, какое дело… Как бы тебе потолковей объяснить… Он был командиром нашей сотни. Это еще во время бичераховского бунта — мы тогда под Георгиевском бои вели. Я был при нем навроде стремянного, ну а она — санитарка не санитарка, жена не жена, а только, все это видели, любила она его пуще своей жизни. Когда он был ранет, от него ни на час не отходила, извелась вся не спавши. Такая пара была, я тебе скажу, — на загляденье. Да вот беда: командир–то женат оказался…
— Ну и?.. — вытянул шею юноша.
— Вот тебе и «ну и», — подмигнул ему Денис, поворачивая коня с Большой улицы на Нахаловку. — Как в Моздок–то мы вступили, так он и остался тама с законной супружницей, ну а Ольге край было подаваться в Стодеревскую к дураку–мужу. Одним словом, дюже не повезло в жизни бабочке. Слыхал, как она давеча: «Случись иначе, я, могет быть, в Сибирь бы пошла, не охнула». И пойдет, истинный Христос, не токмо в Сибирь — на край света. Ты сам–то надолго в наши края?
— На все лето. Пока электричество в вашу коммуну не проведем, домой не уеду.
— А где ж ты такой премудрости выучился?
— Во Владикавказе курсы окончил. Кокошвили посылал учиться.
— Это кто же такой?
— Бывший киномеханик из «Паласа», сейчас в районе электротехнической частью заведует.
— Так тебе, говоришь, байдачная мельница потребуется?
— Ага. А еще столбы.
— Ну, мельница у нас имеется, а столбов в Орешкином лесу нарубим. И говоришь, светить будет, как на станции в Моздоке?
— Конечно. И молотилку крутить будет, и веялку.
— Чудно… Сколько тебе годов?
— Семнадцать.
— Гм… как моей Дорьке.
Денис умолк, склонил голову, словно прислушиваясь к тарахтенью тележных колес. Но его тут же вывел из состояния задумчивости донесшийся сзади голос. Казбек оглянулся: справа из переулка вслед телеге махал рукой небольшого роста казак в белом, изрядно заношенном чекмене. Что–то знакомое почудилось Казбеку в его обличье.
— Ладно что увидал тебя, а то пришлось бы ждать почтовика или, как тому гренадеру, топать пехом, — осклабился он, подбегая к повозке и вспрыгивая на ее облучье.
Казбек вгляделся в попутчика: да это же Ефим Недомерок, учивший его плавать в Тереке, когда он с отцом был здесь в гостях у дядьки Кондрата. Как же он его не узнал вчера на казачьем собрании? Постарел за эти годы и как будто стал еще меньше ростом, но круглые, как у кота, глаза его смотрят на божий мир по–прежнему нагловато и весело.
— Зачем приезжал в станицу? — хмуро спросил Денис.
— А ты зачем? — ответил Недомерок контрвопросом.
— За косой да еще кой за какой малостью. Так оказать, по делу.
— И я по делу: бабе помочь по хозяйству.
— Не бреши, Ефим. Должно, не бабу, а чапуру ты проведал.
— А я уж позабыл в вашей коммуне, какая тая чапура бывает, — притворно вздохнул Недомерок.
— С каких это пор?
— С тех самых, как у меня в бочонке чихирь кончился.
— А когда он кончился?
— Седни утром: вынул гвоздь, а под ним и не плещется.
Денис не удержался от усмешки: горбатого могила выправит.
— Слышь, агроном, — тронул его за рукав Недомерок. — Ты б определил меня по–свойски на другую должность.
— А чем тебе твоя не по нутру?
— Ну, как тебе сказать… не по колеру вроде. Я строевой казак, две медали за службу имею, а нахожусь при конюшне — зазорно.
— Что касательно службы и медалей, ты это брось, — нахохлился Денис. — Ты ить, Ефим, белой контре служил, против Советской власти воевал.
— Нашел чем попрекнуть, — поморщился Недомерок. — Кубыть, я один такой на всем Кавказе сыскался. Спробуй разберись в теи поры, кто был контрой, а кто нет. Сам–то, поди, в Советы уверовал, когда к красным попал, а то не так? — Недомерок хохотнул, словно вспомнив что–то смешное. — Эх, и досталось мне тогда из–за вас, чертей нестроевых, от нашего сотника. «Расстреляю, — кричит, — тебя, сукинова сына, за этих дезертиров!» Ровно я вас сам отвел к красным.
— Мне тоже за тебя перепало, — ухмыльнулся Денис, разглаживая воспоминанием складки на лбу.
— От кого? — уставился на него глазами–картечинами Недомерок.
— От командира полка товарища Кучуры. «Почему, — говорит, — отказался стрелять по противнику?» Я — ему: «Да как же стрелять, ежли это мой станичник Ефим Дорожкин, через площадь живем друг от дружки. Да и день, — говорю, — севодни картошечный». Это когда ваша сотня картошку копала под Аполлоновкой, помнишь? — повернул Денис порозовевшее от воспоминаний лицо к своему собеседнику.
— Помню, — кивнул папахой Недомерок. — Мы еще тогда индюка к той картошке добыли приблудного… Ну, и чего он тебе за это?
— А чего. Сказал, что отдаст под трибунал и велел на гапвахту отвести.
— Выходит, мы с тобой квиты: я пострадал за тебя, а ты — за меня. Хорошо б энто дело обмыть… Ты, случаем, рачишки не прихватил из дому?
Денис в ответ только рукой махнул: «У пьяницы на уме лишь скляницы». Он взглянул на солнце, оно уже поднялось на высоту казачьей пики — надо поторапливаться.
— А это что за парнишка с тобой: сродственник али галюгаевский чей? — возобновил разговор Недомерок.
— Из Моздока специалист. Электричество у нас в коммуне проводить будет.
— Гляди–ка… — удивился Недомерок, и сам наконец–то взглянул на соседа. — Мурло твое вроде знакомо мне. Ты не с Веселого хутора?
— Нет, я с Джикаева, — приветливо улыбнулся Казбек. — Мы с тобой давно знакомы, дядька Ефим. Помнишь, учил меня плавать в Тереке?
— Ах, еж тебя заешь! И вправду, старый знакомец. Ха–ха–ха! Ну и как — выучился?
— Могу Терек туда и обратно переплыть.
— Молодец! Стало быть, наука моя не пропала даром. Приходи сегодня на конюшню, я тебя научу на коне верхи ездить.
— Меня отец научил в седле сидеть, когда я еще ходить не умел.
— Да? Ну, все равно приходи, я тебя научу ездить не абы как, а по–казачьи. Слыхал, Денис? — повернулся Недомерок вновь к хозяину подводы. — Казакам знов возвернули нашу казачью обмундированию.
— Бреши больше, — не поверил Денис.
— Провалиться мне на этом месте! — побожился