– Но-но, ты меня жуликом не величай, ищи жуликов где-нибудь в другом месте!
Бухгалтер ввернул:
– За это можно и статью припаять. Как за клевету.
– Что такое жулик? – глубокомысленно спросил председатель. И сам же ответил: – Это тот, кто для своей личной выгоды старается с другого человека семь шкур спустить. А я – не лично для себя – для колхоза беспокоюсь. Вон хоть у этой женщины спроси, она за колхоз кому угодно горло перервет. Как ты, Клавдия Петровна, считаешь?
Еще этого ей недоставало! Но и не могла же она согласиться с тем, с чем никогда не соглашалась в жизни.
– Если, Тимофей Ильич, по правде, то надо бы эти лопаты людям вернуть.
Черноволосый полуобернулся и бросил на нее через плечо взгляд. Она не могла его заметить, потому что отвечала, не поднимая глаз от пола. А Тимофей Ильич, услышав ее слова, поморщился. Не такого ответа ожидал он от Клавдии Пухляковой.
– Что такое, между прочим, правда? Это не что-нибудь вообще. Если для колхоза польза, то, значит, наша правда.
Горькое презрение и насмешка сплелись в словах цыгана:
– Ты что же, председатель, надеешься так свой колхоз поднять?
Тимофей Ильич встал за столом, выпрямился.
– Цыган меня марксизму учит?! А где ты был, борода, когда я эти штуки зарабатывал? – И с этими словами он распахнул свой пиджак.
Цыган подался вперед, с уважением всматриваясь в его награды:
– Молодец, не зря воевал. Где я был? Там же, председатель, где и ты.
И он спокойно отвернул обеими руками борта своего темно-синего пиджака, ослепив всех в комнате, в том числе и Клавдию, блеском целого, что называется, иконостаса орденов и медалей. Перед ними стыдливо потускнели медали председателя, потому что у цыгана было их неизмеримо больше и из них выступали два ордена: Красного Знамени и Славы.
Даже бухгалтер не удержался:
– Вот это ну!
А Тимофею Ильичу ничего другого не оставалось, как незаметно запахнуть пиджак, пряча более скромное серебро своих наград. Не скрывая восхищения, он вышел из-за стола, чтобы поближе рассмотреть награды на груди у цыгана:
– Так вот ты, оказывается, какой цыган! Где же ты их сразу столько заслужил?
Цыган сухо ответил:
– В разведке. Но это к делу не относится. У нас тут с тобой не вечер воспоминаний боевых друзей. Сперва отдай распоряжение, чтобы вернули лопаты, а потом уже спрашивай.
Тимофей Ильич положил руку ему на плечо.
– Погоди, с этим всегда успеется. Ты, оказывается, грамотный парень, и язык у тебя неплохо подвешен. А все-таки не можешь обуздать свою кровь. Я все же постарше тебя и по возрасту, и по своему званию старшего сержанта, а ты на меня здесь кричишь и в присутствии других людей подрываешь мой авторитет. В нашем колхозе и без тебя есть кому на председателя кричать. – И Тимофей Ильич чуть заметно повел бровью в сторону двери, где стояла Клавдия Пухлякова.
Спокойным движением цыган снял его руку со своего плеча:
– Я на тебя не кричу, а вот ты здесь действительно кричал. Если ты и с другими людьми так обращаешься, то это еще хорошо, что никто из них тебя не побил. И наши воинские звания мы тоже не будем здесь разбирать. Не место.
С беспокойством в голосе Тимофей Ильич спросил:
– Что ты хочешь этим сказать? Если уж начал говорить, договаривай.
Все в колхозе знали, что Тимофей Ильич не лишен был тщеславия и гордился, что на фронте от рядового дослужился до старшины. Должность хотя и не высокая, но без пяти минут офицер.
Все так же спокойно цыган ответил:
– Ничего такого я не хочу сказать. Старший сержант – хорошее звание. Но есть и другие.
– Например?
– Например, лейтенант.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что среди цыган тоже бывают лейтенанты?
– Кто знает, может, и бывают.
– Ну уж это ты врешь, – с уверенностью заявил председатель. – Ордена и медали еще можно личным геройством заслужить, а чтобы лейтенанта заработать – для этого одного геройства мало. Тут надо, брат, и образование иметь или по крайней мере талант. Для этого надо не цыганскую голову на плечах иметь.
Совсем тихим голосом цыган поинтересовался:
– Почему же? У цыгана голова тоже круглая.
– Это ты мне не объясняй. Дружба народов, знаю… Не о том речь. У цыгана в голове всю жизнь только и было, как бы половчее честного человека обмануть, а этой одной науки на войне, как ты сам должен знать, еще мало. В разведке эта наука, понятно, еще могла тебе службу сослужить и даже помочь заработать один-два ордена, а вот чтобы в бою командовать – тут совсем другая наука нужна.
И Тимофей Ильич ушел на свое место за стол, довольный, что ему наконец удалось подобрать подходящее объяснение, почему наградам цыгана посчастливилось несколько притушить блеск его медалей. Из-за стола он насмешливо-победоносно поглядывал на цыгана и на бухгалтера.
Бухгалтер не замедлил оценить его находчивость.
– Да, это тебе не у наковальни плясать.
– И не присваивать чужое, – в тон ему добавил цыган.
– Но-но! – угрожающе повысил голос бухгалтер.
Цыган на него и внимания не обратил. Он обращался к председателю:
– Один раз ты уже ошибся. А что будет, если ошибешься и второй раз?
Переглядываясь с бухгалтером, председатель пообещал:
– Если я совершу эту ошибку, то вот тебе мое слово: прикажу заплатить деньгами за твои лопаты – и дело с концом.
Цыган покачал головой:
– Одного твоего слова мало.
Тимофей Ильич искренне возмутился:
– Отказываешься верить председателю колхоза?
– Ему-то я верю, да вдруг он опять скажет, что для пользы колхоза не запрещается и обмануть?
– Этого я не говорил. Я говорил по-другому. Ну если мало тебе моего честного слова, то можно и при свидетелях. Вот тебе уже свидетель номер один. – Тимофей Ильич повел рукой в сторону бухгалтера. – Подходит?
– Нет! – кратко сказал цыган.
– А… Ну, если не хочешь, то вот тебе другой свидетель. – И председатель повел рукой в сторону Клавдии.
– Если эта женщина согласится, то тогда и я, пожалуй, согласен.
И, поворачиваясь, цыган в упор взглянул на Клавдию. До этого она не видела его лица. Разговаривая с председателем, он стоял к ней спиной и только иногда немного поворачивался так, что она видела его острую кудрявую бородку.
Теперь же она встретилась с его взглядом. И Клавдии вдруг показалось, что он заглянул своими ярко-черными глазами прямо ей в душу.
– Слышишь, Пухлякова, эта борода пожелал тебя свидетельницей иметь, – насмешливо сказал Тимофей Ильич. – Нам он, получается, не доверяет, а вот ты ему, должно быть, приглянулась. Чем-то ты ему понравилась. Постой, куда же ты?! – закричал он, привставая со стула.
Но Клавдия уже не слышала.
Она не помнила, как открыла дверь и мимо удивленной девушки-счетовода бросилась вниз по ступенькам правления. Накудрявленная девушка и другие сотрудники бухгалтерии прилипли к окнам. Еще никто не видел, чтобы Клавдия Пухлякова