— Извините, меня ждут! — услышала она, и его рука взяла её за локоть.
Взгляды разочарованных дамулек придирчиво сканировали её фигуру, платье, причёску, туфли и, казалось, даже бельё.
Лидочка почувствовала прилив сил, уверенности и наглости. Вздёрнув носик, выгнула спину, как Плисецкая (ну, почти), и гордо зашагала в круг под руку с дважды Героем. Ощущая себя героиней.
— Хочу сделать тебе подарок, — сказал он в последний день, когда они лежали в его люксе. — Съездим в Москву, может, выберешь что-нибудь в ювелирном?
— Спасибо, — скромно ответила Лидочка, — мне ничего не надо.
— А мне очень хотелось бы тебе подарок сделать, — настаивал он. — Подумай!
Лидочка думала не более минуты:
— Знаешь, я бы подтяжку сделала… Как считаешь?
— Для меня ты и так молодая, — усмехнулся Георгий Фёдорович. — Но хочешь — делай! Выбери клинику, пусть она мне вышлет счёт на Совет ветеранов. Сейчас я тебе реквизиты дам.
И — оплатил! Совет ветеранов без совета с ветеранами, думается.
Вот с тех пор Лидочка и перестала улыбаться — пластические хирурги перестарались.
А в тот вечер Елена блокировала все подходы к усатенькому капитану.
Капитан оказался перспективным: разведён, из детей — только дочь, благополучно проживающая замужем в Соединённом Королевстве. В коем оказалась не благодаря какой-либо папиной помощи, а благодаря собственному азарту в дамском мордобое.
Этот вид спорта ранее даже в неофициальном статусе встречался редко. Обычно — в коммунальных квартирах. А ныне уже стал олимпийским.
На одном из международных личикобоев (рука не поднимается повторить ранее использованный термин) Оленька произвела неизгладимое впечатление на английского судью-полицейского. Развитие матримониального процесса было молниеносным: задержание, препровождение в СК (Соединённое Королевство, а не Следственный комитет), предъявление официального обвинения, пардон — объяснения в любви, и — приговор: пожизненное заключение брака.
Юрий Афанасьевич, капитан, иногда получал свидания с дочкой, не в зависимости от её поведения, а в зависимости от порта назначения. Кстати, не так уж редко. А дочка тоже стала британским кокни и, кажется, подумывала о помиловании — о разводе.
Юрий Афанасьевич был, правда, не питерский — череповецкий. Но это, может, и к лучшему.
Зато — по морям, по волнам и по заграницам. Очень может пригодиться!
Это, так сказать, направление главного удара Елена сейчас усердно разрабатывала. Пока капитан не отвалил от стенки (в данном случае подразумевается морской термин, хотя в обыденном смысле он тоже предпочитал спать у стенки — видимо, в родном порту оба понятия сливались в одно).
Уж больно коротки бывали интервалы между рейсами. Только человек к суше присохнет (если просохнет) — и гудок!
Прощай, нормальная жизнь! Здравствуй, романтика! Романтика морских просторов, штормов, шквалов и авралов, а также зарубежных портов и барахолок.
Последнее слово на букву «б» напомнило о романтическом посещении заведения на ту же букву — борделя в Гамбурге.
Тогда молодого второго штурмана старые морские волки сводили на экскурсию в указанное заведение, где за небольшую плату можно было в маленькие дверные окошечки полюбоваться на незанятых кошечек. Войти не позволяли чувства ответственности и экономии.
Зато зайти в бар те же чувства позволяли — и до, и после борделя. До — для храбрости, после — от переполнивших душу дополнительных чувств. Штурман сухогруза декларировал себя как знатока немецкого языка. У стойки бара он вступил в переговоры с барменом посредством размахивания руками и, видимо, удручённый непонятливостью того, вдруг заорал:
— Нихт шиссен! — исчерпав свой немецкий словарный запас.
Публика, услышав это «Не стрелять!», повалилась на пол. Посетители борделя смылись на свой сухогруз.
Капитан ушёл на зов морской романтики, оставив Елене доверенность на получение своей зарплаты, точнее — оклада. Но и в этом тоже была своеобразная романтика — перспектива семейных отношений.
Это вам не фон Ригель с его посулами и каталогами дешёвых товаров по дорогой цене.
5
Весна — обольстительная и обманчивая девица. Стоит только распалиться — у неё смена настроения. Глупейшее, скажу вам, поведение.
Вот и в этом году весна успела побаловать доверчивых граждан своей очаровательной улыбкой — тремя жаркими солнечными днями. Доверчивые граждане стали поспешно разоблачаться, словно кавалер, возомнивший уже себя любовником при виде дивана своей ветреной подруги. А настроение их — весны или подруги — поменялось, и приходится натягивать шубу или штаны.
Влекомов, скользя по вновь замёрзшим лужицам, ругал легкомысленную весну так же пылко, как и три дня назад за лужи на тротуарах. Может, не знал, кого следует ругать?
Нет, знал, что Илья-пророк, управляющий небесными стихиями, скорее прислушается к критике, чем служба ЖКХ.
— Нас продали! — воскликнул Влекомов, войдя к Эмилии.
— Сколько за тебя дали? — заинтересованно откликнулась она.
— За меня — ни гроша! — честно признался Влекомов.
— И я бы… — начала Эмилия, но поостереглась. — В придачу к кому-то, что ли? А его почём?
— Не знаю точно, за два или три миллиона — но чтобы духа моего там не было!
— За твой дух — три миллиона рублей?! — изумилась Эмилия.
— Не рублей, а долларов! — возмутился Влекомов. — И не за дух, а чтобы духа не было! В течение месяца! За площадь заплатили!
— Ты что, квартиру продал? — вспыхнула Эмилия. — Учти — я тебя к себе не пущу!
— Дурь старая! — простонал Влекомов. — Как тебе такое в башку придёт! Кто мне три миллиона долларов за мою однокомнатную даст?
— Сам дурак! — отреагировала Эмилия. — А за что тебе дали?
— Так, объясняю! — неожиданно успокоился Влекомов. — Во-первых, я говорю «дурь», а не «дура». А это — громадная разница! Во-вторых, по шее мне дали бесплатно. А два или три миллиона долларов банк «Потёмкинский» заплатил за наше здание на Торжковской. За наш «Жёлтый дом на Чёрной речке». Красивое здание площадью десять тысяч квадратных метров в престижном районе! Кошмар!
— А сколько надо было заплатить? — прежним невинным тоном осведомилась экс-супруга.
— В советские времена балансовая стоимость нашего здания составляла два миллиона рублей. Это я знаю, как бывший зам по науке Валентина Алексеевича Фролова, бывшего начальника нашего «ЖД на ЧР». Но тогда моя кооперативная квартира общей площадью тридцать пять квадратных метров стоила пять тысяч рублей. А сейчас стоит восемьдесят тысяч долларов. Соображаешь?
— Да! — твёрдо ответила Эмилия и нетвёрдо добавила: — Нет…
— Займёмся арифметикой! — предложил Влекомов. — За прошлую стоимость нашего «Жёлтого дома» можно было построить четыреста однокомнатных кооперативных квартир. За его нынешнюю продажную — ох, продажную! — стоимость — менее сорока! Усекла?
— А что это так? — обиделась Эмилия. — Что ж ваше предприятие так продешевило?
— Ты сама как думаешь? — поинтересовался Влекомов.
— Что мне думать! Это вы должны были думать! — гордо ответила Эмилия. — А на сколько зарплат вам хватит этих миллионов?
— Раскатала губу! — усмехнулся экс-супруг. — Эти деньги не наши. И здание не наше. — Он вздохнул. — Оно принадлежит нашим московским хозяевам, которых мы, рядовые сотрудники, толком и не знаем. Это вроде АО «Росэлектроника» и государство, отдавшее свою долю акции в управление той же «Росэлектронике». Мы же теперь