Николай пожал плечами: в конце концов, вся операция рассчитывалась не более чем на десять дней пребывания на территории противника.

Далеко после полуночи судно отшвартовалось и взяло курс в открытое море, навстречу Дунаю и неизвестности.

Перед тем, как разошлись спать, Касаткин-Ростовский осторожно спросил у друга:

– Николай! Стоило бы изменить приказ. Ты – гораздо опытнее в подобных делах. И возглавил бы нашу команду намного эффективнее.

– Зачем? – Несвицкий улыбнулся и пригладил усы. Он отпустил их, чтобы хоть отчасти скрывали след от ожога. – Ты – достаточно опытный офицер, с большой практикой боевых операций. Я не объективен и вынужден буду заботиться о свояках в Сербии.

Несвицкий ухватился двумя руками за леер, глядя в студеные морские волны, мерцающие в слабом ночном свете. Пусть диалог носил приватный характер, приходилось повышать голос, перекрывая ветер.

– В чем-то ты прав, – неохотно согласился Борис. – Двое детей в семье меняют взгляды на жизнь. По себе знаю, хотя у меня единственный сын. Ты достаточно воевал, теперь моя очередь. Понимаю, что плыву защищать и твоих, и своего малыша. Если эпидемия накроет планету, а раствор не поможет… Кто, если не мы, брат?

Они обнялись. Несвицкий пообещал поддерживать связь с Младеновичем и не терять группу смельчаков из виду. Затем отправился в каюту отсыпаться, чтоб завтра зачаровать как можно больше раствора, главное – высокой концентрации. Его же нести по воздуху в самую охраняемую зону Сербского протектората!

* * *

Военная неудача в Славии руководством Германии была списана на «рыцарей плаща и кинжала». Недооценили противника, не добыли данные о новой технике и способностях волхвов. Переоценили боевые возможности союзника. По крайней мере, так решила специальная комиссия Рейхстага. Ни кайзер, ни, тем более, министр обороны даже не пытались заступиться. Приговор комиссии прозвучал похоронным маршем для всего командования Гехайдминст-реферата Генерального штаба. Как следствие, генералитет разведки строем отправился на пенсию или в преждевременную отставку. Возглавивший реферат бригадный генерал Вальтер Шваркопф, получивший это звание только при назначении, готов был буквально землю грызть. Его продвижение стало результатом политической борьбы в большей степени, чем заслуг на служебном поприще, достаточно скромных. Обычный клерк, которому повезло, что в самое горячее время не имел отношения к провальному восточному направлению.

Прочитав утреннюю сводку, помеченную грифом streng geheim (совершенно секретно), Шварцкопф вызвал командира особого отряда спецопераций Хельмута Виттенштейна и главу аналитиков Карла Шварценберга.

Оба практически одновременно вошли в кабинет, украшенный самым большим в реферате портретом кайзера, и щелкнули каблуками.

– Господа офицеры, присаживайтесь, – кивнул генерал. – Карл, доложите подробности по сербскому инциденту.

Ставленник политиков, он всегда говорил обтекаемо. Не катастрофа, а инцидент. Не война, а конфликт. И так далее.

Шварценберг, скорее похожий на библиотекаря, по недоразумению натянувшего форму оберст-лейтенанта, достал из папки стопку распечаток.

– На границе административных округов Високи Планины и Беле Планине, в гористой местности, находится лаборатория фармацевтической компании БиоМед Гмбх. При первых сообщениях о начале эпидемии личному персоналу предписано не покидать пределов лаборатории. Продуктами питания и другим необходимым германских граждан будут обеспечивать вертолеты. К сожалению, иные жители протектората будут вынуждены обходиться своими ресурсами.

Если бы на голове оберст-лейтенанта сидела фуражка, было самое время ее снять – в знак скорби о десятках тысяч сербов и хорватов, обреченных на смерть. Но ни фуражки, ни скорби у офицера в этот момент не наблюдалось.

– Среди германских ученых есть заболевшие? – предположил генерал.

– Да! – подтвердил Шварценберг. – Более десятка. Двое умерли. Из чего напрашивается вывод: есть вероятность, что именно их лаборатория стала источником. Оказывается, около двадцати лет назад компания уже выполняла армейский контракт по исследованию эффективности воздействия вирусов на человеческий организм. Тогда, до подписания Московской конвенции о биологическом и химическом оружии, опасались, что возможный противник его применит, – офицер собрался с духом и выпалил самую крамольную часть спича: – Подозреваю, что в Сербии БиоМед Гмбх проводил очередные опыты на свой страх и риск, рассчитывая продать результат Бундесверу.

– Но что-то пошло не по плану… Шайзе! – Шварцкопф на минуту задумался. Услышанное могло означать надвигающуюся катастрофу. Но также предоставляло неожиданный шанс заметно отличиться в самом начале карьеры. – Прижать фирмачей прямо здесь мы не вправе.

– Так точно, герр генерал. Руководство компании прикроется правом на коммерческую тайну. Полицейское расследование, если его начать, привлечет внимание и вызовет шум в СМИ. Особенно судебный ордер на обыски. Журналисты сложат один и один и догадаются о связи БиоМеда с инцидентом в Високи Планины. Если эпидемия распространится, последствия непредсказуемы.

– Вы же аналитик, Карл! И последствия должны предчувствовать не хуже меня. Осенью выборы в Рейхстаг. Понимаете цену скандала?

– Разрешите, господин генерал? – вмешался командир отряда спецопераций. – Год назад мы подавили выступление в Польше. В Богемии справилась местная полиция. Но что касается волнений на Балканах, проще их предупредить, чем гасить. Нужно уничтожить повод в зародыше.

– Верно, Хельмут, – подумав, согласился Шварцкопф. – Поскольку легально действовать мы не имеем права, вам придется провернуть операцию негласно. Сначала поручаю разобраться с руководством компании и вытряхнуть наружу их грязное белье, но чтобы ни одна ниточка не тянулась к Министерству обороны. Потом решим, что предпринять с лабораторией. Свободны!

Виттенштейн действовал с армейской прямолинейностью, решив забыть, что находится на территории обожаемого Рейха, чьих граждан армия обязана защищать, а не ущемлять. Он ввалился к генерал-директору БиоМеда сам, размахивая фальшивым удостоверением комиссара полиции, и бросил ему на стол несколько фотографий, цветных и еще теплых после глянцевателя.

– Школа ваших детей. Авто вашей супруги. Ровно в пятнадцать тридцать она будет ждать их у школы, чтобы забрать домой. Осталось двадцать девять минут. Если до этого времени я не получу от вас исчерпывающую информацию о биологических экспериментах в сербской бановине Високи Планины, в момент включения зажигания произойдет взрыв.

– Вы не из полиции! – взвизгнул бизнесмен. – Это не их методы!

– Рад, что между нами возникло взаимопонимание. Конечно, никакая не полиция. Разумеется, я буду вынужден ликвидировать и вас, чтобы подробности нашей беседы вы не прокомментировали прессе. Для полиции уже заготовлена версия о вымогательстве и вашей неуступчивости. Как вы полагаете, члены совета директоров будут сговорчивее после первых похорон?

Оберст распахнул осеннюю куртку, продемонстрировав массивный пистолет в подмышечной кобуре. Но гораздо больше, чем вороненая сталь, генерал-директора пугал взгляд незваного гостя – спокойный и холодный. Этот тип нажмет на спуск без тени сомнения и жалости – просто работа такая. Фирмач, одетый легче визитера, моментально вспотел и протер платком редкие волосики надо лбом.

– Двадцать восемь минут, герр директор, – напомнил страшный посетитель.

– Я все скажу! Да, там разрабатывается биологическое оружие! И произошла немыслимая, невероятная утечка. Но не стоит волноваться, скоро все закончится… Только позвоните об отмене взрыва.

Кивнув, Виттенштейн притянул к себе телефонный аппарат и набрал номер, написанный на его корпусе. Естественно, в трубке запиликали короткие