— Да вы что, смеетесь, сударь? Лермонтов скверно себя вел, курил табак, не умел становиться во фрунт. Какой из него поэт, да еще и великий?..
Семенов окончил школу блестяще, его имя было занесено на школьную мраморную доску как отличнейшего ученика. Семенова произвели в чин коллежского секретаря, но служить он не собирался. Он мечтал поступить в Петербургский университет.
В 1845 году среди вольных слушателей университета появился курчавый подвижной любознательный юноша. Он ревностно посещал все уроки, слушал и конспектировал лекции, поражая своих товарищей необыкновенной обширностью знаний. С особым вниманием он записывал лекции академика Ленца, преподававшего физику и физическую географию, профессора-ботаника Шиховского, профессора минералогии и геологии Гофмана, — славного своими исследованиями Урала.
Каждый из них преподавал свою науку талантливо, вдохновенно, но физическая география не связывалась с геологией, ботаника с зоологией.
Особенно увлекали Семенова лекции профессора Куторги, читавшего курс сравнительной анатомии, зоологии и палеонтологии. Зоологический кабинет университета стараниями Куторги был неплохо обставлен. В свободные от лекций часы Семенов пропадал в зоологическом кабинете, по его экспонатам изучая русскую природу. Профессор Куторга и еще два преподавателя университета повлияли на решение Семенова посвятить свою жизнь науке. Первым был молодой адъюнкт университета, гениальный математик Чебышев, вторым — профессор истории русского законодательства Неволин.
И Чебышев и Неволин учили студентов самостоятельности научного мышления. О самых отвлеченных, казалось, предметах и явлениях они говорили образно, живо, доступно. Они убеждали учеников, и Семенов понял это быстрее своих однокурсников, что наука должна быть связана с жизнью тысячами нитей и служить интересам народа.
Из лекций, из личных бесед со своими преподавателями Петр Петрович извлек самое существенное: «без познания окружающих предметов и сил природы, без умения их подчинить своей власти и для своих нужд и потребностей, невозможен умственный прогресс и успех материального благосостояния народа. Национальность науки заключается в том, чтобы она проникала в жизнь народную…»
Весной 1847 года Петр Петрович получил из Москвы тревожное известие — мать при смерти. Он немедленно выехал к матери, но застал ее уже без сознания. Несколько дней продолжалась ее мучительная агония.
Гроб с телом матери Петр Петрович увез в Урусово и похоронил в фамильном склепе. Ему пришлось принять на себя управление всеми имениями: брат Николай устранился от хозяйственных дел.
Петр Петрович провел лето в деревне. Осенью, оставив все дела на своего крепостного управителя, Петр Петрович вернулся в Петербург.
В 1848 году, закончив университет, он решил не поступать нa государственную службу, а полностью посвятить себя науке.
Еще в университетские годы Семенов подружился со студентом Николаем Данилевским. Они поселились в одной квартире на Васильевском острове, помогали друг другу, строили совместные планы на будущее. Молодые люди даже совершили пешее путешествие из Петербурга в Москву. Во время путешествия собирали и классифицировали растения, типичные для русской природы.
Николай Данилевский — сын гусарского полковника — окончил Царскосельский лицей и поступил в университет. Будучи студентом, Данилевский сотрудничал в «Отечественных записках». Он завел обширные связи со многими молодыми писателями и учеными Петербурга. Он познакомил Петра Петровича с Салтыковым-Щедриным, Достоевским, Григоровичем, Плещеевым, Аполлоном и Валерианой Майковыми. И он же привел Семенова на знаменитые «пятницы» своего друга Михаила Васильевича Буташевича-Петрашевского.
Петру Петровичу нравились страстные споры на этих «пятницах». Он с удовольствием посещал их и взволнованно слушал, как Данилевский говорил о фурьеризме, а Достоевский с болью и тоской — о позоре крепостного права. Федор Михайлович читал отрывки из своих «Бедных людей», и они потрясали Семенова. Проповеди Спешнева об освобождении крестьян также глубоко интересовали его.
Сам же Петрашевский казался Семенову развязным оригиналом, неосновательным человеком. Он подсмеивался над революционными идеями Петрашевского. «Он проповедовал, хотя и очень несвязно и непоследовательно, какую-то смесь анти-монархических, даже революционных и социалистических идей не только в кружках тогдашней интеллигентной молодежи, но и между сословными избирателями городской думы». Сколько барского пренебрежения заключено в этой фразе! Аристократа Семенова шокировали даже и поступки, и манеры, и одежда Петрашевского.
Он иронически говорил: «Петрашевский ходит в какой-то альмавиве испанского покроя», носит длинные волосы и бороду, запрещенные правительством. Семенова злят оригинальные поступки Петрашевского. «Один раз он пришел в Казанский собор переодетый в женское платье, стал между дамами и притворился чинно молящимся». Черная борода и несколько разбойничья физиономия Петрашевского привлекли внимание квартального.
— Милостивая государыня, вы, кажется, переодетый мужчина? — спросил квартальный.
— Милостивый государь, а мне кажется, что вы переодетая женщина, — ответил Петрашевский.
Семенов видел в Петрашевском всего лишь сумасброда и прирожденного агитатора, который произносит речи о чем угодно, перед кем угодно.
Развязный оригинал, несерьезный человек, до некоторой степени революционер, стремящийся «к революции ради революции», — вот каким кажется Петрашевский либеральному аристократу Семенову. Вот петрашевец Дуров, по мнению Семенова, куда опаснее. Дуров готов сокрушить существующий правопорядок, но ради своих корыстных целей. Дурову нужна революция «для личного достижения какого-нибудь выдающегося положения. Он уже разорвал свои семейные и общественные связи рядом безнравственных поступков и мог ожидать реабилитации только от революционной деятельности…».
Эти злые семеновские слова о Дурове тоже бездоказательны и несправедливы. Между Семеновым и Дуровым нет ничего общего ни в идеалах, ни в убеждениях. Революционные настроения Дурова не по душе Семенову. Он — против всякого насилия. Он — за либеральные реформы, за освобождение крестьян, но желает этого освобождения «не путем революции, а по манию царя». В уме Семенова бродят туманные мысли о конституционной монархии, о свободе печатного слова, о таком «идеальном правосудии, которое превратило бы Россию из полицейского государства в правовое».
Семенов молчаливо посещает «пятницы» Петрашевского, молча слушает блестящие лекции своего друга Данилевского, страстные монологи Дурова, но с «пятниц» уходит бесшумно. Он ни разу не выступает у Петрашевского, не высказывает своих мнений. Из него, молодого и умного, образованного и богатого дворянина, формировался тот тип русского общественного деятеля, которого позже будут называть «либеральным монархистом». И он, словно от имени этих либералов, скажет: «Мы прислушивались с восторженным вниманием к далекому шуму борьбы за свободу, а сами никакой борьбы не затевали и революционерами не были…».
В эти шумные петербургские дни Семенов думал все же больше о науке, чем о государственной и общественной деятельности. Он увлек Данилевского своими планами исследования черноземных пространств России.
Друзья решили совершить трехгодичную экспедицию в Тамбовскую и Воронежскую губернии, в Манычскую степь, на земли Войска Донского. Цель путешествия ясна и конкретна: установить границы черноземной полосы, исследовать ее почвы и растительность.
Им удалось заинтересовать проектом путешествия Вольно-экономическое общество. Общество одобрило проект и приняло их в свои члены. Семенов и Данилевский стали собираться в путь.
Неожиданно в жизни Семенова случилось событие, повлиявшее на его