— Я, воевода, твои очи, что будут взирать на этих щенят и направлять их на свершения бессмертные! Я твой глас, что…
— Как только дойдешь до ушей, наклонись ко мне, старому, ладно?
— Виноват, Трофим Игнатьич! — вытянулся по стойке смирно Микулка, однако его широкая ухмылка на половину лица довела до воеводы тот факт, что болевые ощущения не всегда помогают в деле воспитания молодого поколения.
— Шут гороховый! Вот найдется твой отец, я ужо… Ладно! Может, и на восток успеешь! От тебя только и требуется, что весточку нужному человеку подать, да ответ его вернуть, а остальное Овтай на себя возьмет.
— Вместе с городом?
— Что?
— И городок он себе заберет, Трофим Игнатьич?
— Не твоего ума дело! — отрезал тот, однако поймав ожесточенный взгляд Микулки, не очень соответствующий его залихватскому поведению, неожиданно смягчился. — Все узнаешь, как дело свое спроворишь! Геть отсюда! На рассвете с вещами на пристани!
Проводив взглядом бесшумно исчезнувшую фигуру недоросля, воевода тяжело опустился на лавку, откинулся на стену и в очередной раз попытался убедить самого себя.
«А мальчонка не так уж и не прав. Если уж брать, то насовсем, а не только для того, чтобы о людишках своих узнать, да панка на дыбу подвесить. Нам с Овтаем лишь шаг остался до того, чтобы инязора как лису обложить в его норе. Многие старейшины уже давно готовы за верховенство выксунского рода проголосовать, да ответного похода со стороны Абрамова городка опасаются. Хоть земли там эрзянские и проживают в основном они же, но заправляют всем булгарцы, которые инязору благоволят…
И лишь пока в землях Булгара смута царит, да князь суздальский их в разор вводит, у нас кое-что может и выйти. Кое-что… А что потом?
Эхма, вопросы задаю, на которые самому боязно ответить!
Первым делом необходимо ставить крепость в устье Суры, дабы никто не отрезал Поветлужье от Вельдемановских земель. И на Костроме еще одну, чтобы закрыть проход на эту реку для суздальцев. А еще надобно осваивать земли между ней и Абрамовым городишком, дабы князь Юрий в леса Керженца и Унжи не перебрался, мерю и черемисов под себя загребая.
На Волгу, выходит, надо идти, как Ваня в свое время и предрекал.
Именно она, по его словам, свяжет воедино восточные и западные пределы, станет торговой дорогой меж хорезмийцами и латинянами, арабами и нурманами…
Вот только как нам на нее свой лик явить, дабы не только насельники местные в обиде не остались, но и жадные до чужого не помыслили, что мы их будущие приобретения отымаем? Одно дело ходить по рекам как торговцы, и другое — встать на них как хозяева!
Тут же огребем кистенем по сусалам и от суздальцев, и от булгарцев. И юшкой на бороде они не удоволятся! Кости переломают за потуги наши княжеские!
Да и без их недовольства усмирить беспокойные волжские просторы и проложить по ним безопасные торговые пути сплошная морока!
Причина даже не в разбойничках, что засели в непроходимых заводях по всей реке и мимо которых без дружины не сунешься. Зубы обломаем на княжих татях, что своими провозными пошлинами разорят любого купца!
В верховьях новгородцы соседей обирают, спустись пониже — суздальцы! На средней Волге, казалось бы, относительный мир и спокойствие. Но, поди, сунься чуть дальше булгарских сторожевых застав! И товар изымут и тебе по шеи надают, если не из их земель родом или не имеешь бумагу с разрешением от самого царя, что, как я слышал, невероятно само по себе!
И ведь мало сговориться с каждым из перечисленных о беспошлинном проходе, да уломать прочую мелочь на Волге, чтобы она не вставляла палки в колеса нашей торговли!
Это мы, дай Бог, осилим! Не так уж и много времени минуло, как Булгар с Русью сами торговали свободно!
Труднее примирить сии могущественные державы меж собой, иначе они теми же палками будут тыкать не в колеса, а в нас самих, обижаясь, что мы продаем оружие не только им, но и их супротивникам!
Ну ладно… Допустим, все договорились и примирились!
И тут я! На белом коне!.. То бишь, начинаю возводить крепости по Волге! А точнее, уже своей палкой лезу прямиком в их осиное гнездо! И начинаю там ворошить!
Уже второстепенный вопрос, сумеет ли бывший десятник переяславской рати справиться с озлобленным роем?
А ведь нужда толкает именно к таким свершениям. Точнее, не нужда, а неуемные траты мастеровых и наместников, требующих серебро для своих изысканий, и новые места сбыта для нежданно залежавшихся товаров.
И как совместить несовместимое? Справедливость мироустройства и купеческую жадность, иногда просыпающуюся даже во мне? Спокойствие на реке и попытку установить на ней единый покон?
Как же поступить, Ваня, дабы не только наши овечки остались целыми, но и волки окрест нас от голода лапы не протянули? Не стоит ли ветлужцам, как и прежде, поискать обходных путей? Да и ветлужцами ли станут нас называть, если мы закрепимся на Волге? Уж скорее волжанами…»
Глава 1
Устье лесной речушки показалось из-за поворота неторопливо, успев притянуть к себе завороженные взгляды большинства находящихся на судне путников.
Заросли черемухи, надоедливо тянущиеся по низменным берегам Пижмы, внезапно сменились невысокими порослями смешанного леса и могучим ельником, спустившим свои извилистые корни почти к самому урезу воды. Однако плотной стене хвойных великанов было суждено простираться недолго. Колючие разлапистые гиганты неожиданно споткнулись об узкую водную преграду, явившуюся из самой глубины таежных дебрей, и всеобщему взору предстала широкая полоса пойменных лугов, отодвинувших деревья далеко в сторону.
Самой речушки было почти не видно, она застыла в набежавшем на ее поверхность тумане, словно в сладкой, тягучей патоке. Ельник заканчивался небольшим обрывом, ступеньками падающим на узкий слой мокрого песка, а дальше тянулась зыбкая белесая дымка, которая накрывала не только зеркало застывшей в умиротворении воды, но и прилегающий заливной луг, теряясь по его границам в редких зарослях прибрежного тальника.
Толстая пелена раскинувшегося тумана лишь изредка перемежалась высокими побегами камыша, прорастающими сквозь нее острыми стреловидными листьями и пучками соцветий. Все остальное было надежно скрыто под ее покрывалом. И лишь там, где она вплотную подходила к берегу Пижмы, клочки полупрозрачной ваты таяли, и под ними угадывалось широкое цветочное разнотравье, источающее запах меда и теплого лета.
Казалось, еще мгновение и в зыбком мареве мелькнет силуэт Вуд-авы, богини воды, живущей в этой сказке и насылающей призрачные видения, чтобы порадовать усталого путника.
Ближе к лодье туман истончался совсем и под ленивой желтоватой водой, несущей частицы земли из глубины лесной чащи, слегка угадывалось дно, в этом месте на удивление плотное и песчаное. Кий умиротворенно встал на колено, перегнулся за борт и напился из пригоршни, не забыв попросить