Вслед за женщинами незаметные люди в белых робах опять несли широкое белое полотно — Тим глянул мельком и больше на полотно не смотрел, а смотрел на то, на что смотреть было интереснее. Но в какой-то момент вокруг начало ощущаться недоброе напряжение. Оно волнами распространялось по толпе, и Тим, ежась, стал озираться, выглядывая неведомую опасность. Откуда-то сбоку прозвучал глухой голос — впервые за все время сна.
— Жертва, — сказал кто-то негромко, и Тим сразу понял, в каком смысле было произнесено это слово. Похоже было на то, что это слово прозвучало не на русском языке, а на каком-то другом, на котором оно могло означать только одно: «жертва» — то, что приносится на жертвоприношении. Легкий гул пронесся по толпе от конца процессии — к началу, Тим вздрогнул и вытянул шею. Люди в белых робах все так же несли широкое белое полотно, но его яростная белизна нарушалась лежащей посредине темной фигуркой. Кто-то лежал на белой ткани, безвольно раскинув руки и ноги, — лежал и, легонько покачиваясь, двигался вместе с несущим его полотном. Вместе с ним по толпе двигалась волна облегчения. Люди, мимо которых проплывала фигурка, глубоко вздыхали, расслабленно шевелились, отодвигались от барьера и начинали негромко переговариваться. Тим вцепился в брус и всмотрелся. Теперь лежащий был уже недалеко, и можно было рассмотреть детали. Это был подросток. Темноволосый юноша, одетый в черные штаны и белую куртку свободного покроя, лежал навзничь на белоснежной ткани, и из груди его торчал меч. Прямо из сердца. Сочувствие острой иголкой кольнуло Тима и тут же исчезло, сменившись явственным предчувствием беды.
Тим всмотрелся в лицо лежащего, и его собственное сердце сбилось с ритма, пару раз стукнув явно невпопад. Юноша был немного старше его, но этим все различия между ним и Тимом совершенно исчерпывались. На белоснежном полотне, недвижимо и с мечом в груди (мертвый?!), лежал он сам — слегка подросший, немного исхудавший и с коротким шрамом под левым глазом, но это был именно он — Тимофей Вострецов, «коренной питерский интеллигент» шестнадцати-семнадцати лет от роду. Он — лежащий на белых тканях — был уже почти совсем под Тимом — тем, который, напрягшись и ничего не понимая, смотрел на себя самого сверху. Уже совсем близко слева люди облегченно вздыхали, негромко посмеивались и переговаривались, но здесь, где он стоял, напряжение достигало своего апогея.
— Уффф, пронесло, — явственно произнес его сосед слева, и Тим вздрогнул от неожиданности.
— И впрямь пронесло, — согласился повеселевший голос чуть дальше и несмело хихикнул. Тим сам чувствовал накатывающую волну и уже готов был повторить за соседями звонко и весело: «Точняк — пронесло», но тут лежащий вдруг открыл глаза. В первое мгновение Тим ничуть не испугался, даже наоборот. «Он не мертвый, он только притворялся», — мелькнула радостная мысль. Мелькнула и пропала, потому что в следующее мгновение тот Тим, что лежал внизу с мечом в сердце, уверенным движением глазных яблок выхватил из множества устремленных на него взглядов — один-единственный. Таким движением опытный снайпер вскидывает винтовку.
Тим зажмурился и закричал. Он кричал, насколько хватило дыхания, потом со всхлипом вдохнул полные легкие воздуха и снова начал кричать. Во время второго вдоха чей-то испуганный голос спросил возле самого уха:
— Тимка! Что случилось? — и третий крик вышел не таким удачным и протяжным, как первые два. Тим замолчал, посидел пару секунд, закрыв глаза и трясясь крупной дрожью, потом со всхлипом вдохнул. Открыл глаза. Зажмурился от яркого света, но успел заметить встревоженное лицо мамы.
— Что случилось? — повторила мама.
— Мама… — сказал Тим неуверенно. — Ничего, мам. Кошмар приснился, — и хихикнул с истерическими нотками.
Мама грозно вздохнула и встала — кровать качнулась, скрипнули доски пола.
— Неудивительно, — сказала она многообещающим тоном. — В общем, так. С сегодняшнего дня — никаких сидений за компьютером по ночам. В двенадцать часов чтобы лежал в постели. И сотри эти все свои стрелялки-убивалки, чтобы я этого больше не видела, слышишь? Тебе шестнадцать, а ты уже по ночам орать начал, что с тобой к сорока годам будет, ты об этом подумал?
Тим сидел в постели, обхватив себя руками, и шептал тихонечко про себя: «Это сон. Это просто сон. И даже ничего страшного, чего испугался-то? Подумаешь, себя увидел, и даже не мертвого, а совсем живого. Все хорошо. Все нормалек».
Мама, не дождавшись ответа, щелкнула выключателем и хлопнула дверью, бросив напоследок:
— Можешь уже вставать, завтрак на столе.
Тим вздохнул и упал навзничь. Тут же запиликал будильник.
— С-сволочь! — со злостью сказал Тим, хлопая кулаком по кнопке. — Не мог на пять минут раньше прозвенеть.
— Тимоха, я ушла! — донесся мамин крик из прихожей, а вслед за тем — звук закрывающейся двери.
Тим полежал немного в кровати, мечтая о том, как сейчас во дворе опустится звездолет, оттуда выйдут серьезные вооруженные люди в броне и с лучевым оружием в руках, поднимутся на четвертый этаж и нажмут кнопку звонка. Тим, конечно, не будет знать, кто там, поэтому откроет неохотно. А там — там мужчина с нашивками полковника галактической морской пехоты скажет ему: «Тим, вы нужны Империи. Ваш отец умер, и теперь вы — наш император». А потом, разумеется, будут всякие приключения, верные друзья, коварные враги, прекрасная девушка, которая в него влюбится, ну и так далее. Но звонка все не было. Видимо, врачи вытащили-таки старого императора и на этот раз. Тим вздохнул, потянулся, потом неохотно встал и принялся собираться — первым уроком намечалась контрольная по алгебре, и опаздывать на нее не рекомендовалось. С Елы-Палы — Елены Павловны — станется закрыть дверь на замок в восемь часов и не открывать ее до самого звонка. И неважно, что это — вопиющее нарушение прав человека. А уж что человеку битую неделю снится один и тот же сон (как выясняется, довольно зловещий), уж вовсе никого не