— Так-то оно так. — Обуховский налил снова, критическим глазом посмотрел на содержимое бутылки, выпил, доел огурец. — Только что-то не похоже. Нечего ему делать, что ли, кроме как покупать занюханную базу отдыха на Десне, чтобы родственникам работу дать.
Опять воцарилось молчание.
Мужчины курили, переваривая вместе с коньяком информацию, полученную друг у друга. Мельник не знал, о чем сейчас думает Обуховский. Он еще раз отметил про себя, что начальник базы прав в своих расчетах на все сто. Нет ни одного разумного объяснения тому, что штат спасателей увеличился на двух человек, тогда как охранять территорию базы от незваных гостей, которые и так сюда не лазают, наняли одного бывшего мента.
Все правильно.
За исключением одной детали.
Это у Обуховского не было объяснений. Он же ничего не знал об истинной причине пребывания Мельника здесь, на базе. Скорее всего, он никоим образом не связал четыре смерти в Тихом затоне с появлением рядом с этим недобрым местом оперативника, пусть и бывшего.
Но, с другой стороны, не будет Заруба для дымовой завесы, ради прикрытия Мельника, которого и так никто ни в чем не заподозрит на первых порах, нанимать еще с полдесятка людей для охраны. Вот уж действительно выбросил бы деньги на ветер, причем зря. То, о чем говорил сейчас Обуховский, не подозрения, не поиски смысла, а обычная обида. Мужчина руководит этим уголком природы более четверти века. Чувствует, что его время неотвратимо уходит. И его очень скоро заменят другим человеком, более молодым и перспективным. Которого будут называть модным словом «менеджер», который будет носить на поясе мобилку, в сумке — ноутбук. Он развернет бурную деятельность по выкачиванию из этого места максимального количества «зеленых». А он, Обуховский, выйдет на пенсию. Которую начислят, кстати, в национальной валюте.
Одним словом, нынешний директор базы держится за свое место. Поэтому и ищет разные причины, чтобы объяснить себе и другим неуместность здесь всех чужаков.
— Я слышал, у вас тут люди в окрестностях гибнут. — Мельник разлил по рюмкам остатки коньяка. — Это к вопросу об охране и спасателях.
— Что значит — гибнут? — подозрительно прищурил глаза Обуховский.
— Тонут. Несколько утопленников за последний месяц. Будто порчу кто навел…
— Это кто тебе сказал?
— О чем? Об утопленниках?
— О «порче».
— А разве нет?
— Слушай, не смотри на меня такими глазами. Рыбаки тонут каждый год, потому что рыба им до одного места. Выбираются из дома, чтобы водки нажраться и проспаться где-то под кустом. Потом рыбы где-то прикупят, поскольку заначки от жен уже сделаны ради такого дела, и прутся домой. Вот тебе и вся «порча». Ты для чего это спросил?
— Потому что услышал. Я все-таки в ментуре работал. И раз меня охранником нанимают, решил заранее расспросить об оперативной обстановке. Кого и от кого здесь можно охранять. В сельмаге спросил, когда сюда ехал. Мне и говорят — четыре трупа на «Метеоре». Топится народ.
— В церкви еще поспрашивай, — буркнул Обуховский. — Тамошний батюшка двоих отпевал, это правда. Только не у меня на территории они утонули. Говорю же тебе — рыбу ловили в Тихом затоне. Может, нарвались…
Мельник почувствовал — собеседник хочет сказать ему что-то важное. Но наперед закинул удочку, проверяя клев, как настоящий рыбак. Ему интересно, проглотит ли Мельник наживку.
Придется глотать.
— То есть как — нарвались?
— Рыбу ловишь?
— Некогда.
— Оно и видно. Я тебе сейчас кое-что скажу. Только ты полицейские свои штучки спрячь в карман и просто слушай, без выводов. Потому что на самом деле это происходит не первый десяток лет. Правда, только последние лет пять-шесть злостно стало, до того времени — без фанатизма.
— Ты о чем?
— Сети и «экраны» формально считаются браконьерством. Слышал об этом? — Мельник кивнул. — Но на удочку или спиннинг по-прежнему только рыболовы-спортсмены ловят. Остальные браконьерствуют. Одни сетку поставят, а другие, такие же точно, на эти сетки охотятся и их вычищают. Вот эта босота давно и негласно поделила территорию. Это как у вас в городе бомжи мусорники разделили — кому откуда бутылки собирать.
— Понятно, не надо лишних объяснений.
— Ага. Значит, если кто на чужую территорию залезет, могут поймать и так по голове настучать, что даже проломится.
— И до смертельных случаев доходило?
— Никогда не слышал о таком. За рыбу здесь никто никогда не убивал. Лодки пробивали — это было. Значит, плывет чужак на лодке, ему раз — ножом борт прокололи и двинулись себе дальше. Чужак сам должен выплывать. Такие законы наших джунглей.
— Вот как, значит… А если, скажем, человек тонуть начнет?
Обуховский допил свой коньяк, отхрустел сразу половину огурца, тщательно его прожевал.
— Я тебе так скажу, бывший ты мент. Действительно, четыре тела в прошлом месяце из воды выловили. Двоих из них я хорошо знал — Ваську Мироненко и Гришку Коцюбу. Оба из Козубов. — Он мотнул головой куда-то назад. — Это как раз те, которые любят время от времени чужую рыбку потрясти. Причем, знаешь, считают Десну своей, потому что все остальные приезжают и их рыбу вылавливают. Мироненко — тот вообще из этого целую философию развел, насколько может философствовать колхозный тракторист. Больше ничего не могу тебе сказать, чтобы успокоить.
— Криминала, говоришь, нет?
— Криминал кругом есть. — Обуховский многозначительно поднял палец вверх. — Только он разный бывает. Скажем, дам я тебе сейчас по морде. Статья?
— За что?
— Не имеет значения. Ты скажи — статья?
— Если я заявление накатаю и в полицию отнесу — статья.
— Видишь. А если ты вместо того, чтобы заявление нести, меня по морде отоваришь, мы выпьем мировую и разойдемся — будет статья?
— Нет, конечно.
— Но криминал во всем этом остается?
— Вроде да.
— Ну, я тебе все сказал. А если тебе в сельмаге про какую-то нечистую силу говорили, так ты слушай больше. Нет, не так, — Обуховский снова мотнул головой, — хочешь больше слушать об этом — в сельмаг не ходи. Живет в Козубах дядя Иван. К нему постоянно какие-то журналисты приезжают, он им байки рассказывает. Когда-то учителем в козубской школе работал, теперь на пенсии. Причем уже давно. Сколько ему лет — не знаю, он не меняется. Интересный дядька.
— А сам ты что думаешь