— Много там людей?
— Много, — заулыбался вроде как вполне искренне собеседник. — Там хорошо, еда, есть женщины.
От такой рекламы я насторожился еще больше. Женщины тут причем? Их тут так много, что можно рекламировать? Не думаю, их тут должно быть куда меньше чем мужиков. Специфика места. Тогда с чего он это сказал? Сам со мной поделиться хочет? Очень сомнительно. Тогда для чего? Ответ вырисовывается сразу: разводит. Заманивает. Предлагает расслабиться.
Он меня вычислил?
Да наверняка. Дурак только не вычислит.
И что задумал? Спасти?
Ага, по глазам видно.
Вести к своим, чтобы хором распотрошить?
Опять же сомнительно. Просто потому, что тогда делиться придется, а зачем? А если меня, например, просто сейчас грохнуть, то тогда и делиться не нужно. Труп можно в реку, например. Или просто в кусты оттащить, дальше зверье разберется.
А то, что он стрелять готов, я ни секунды не сомневаюсь. Опять по глазам вижу. Он просто хочет выстрелить, очень хочет.
Почему тогда не стреляет?
Ответ проще простого: потому что не может. Потому что у него ружье-курковка за плечом, курки спущены, потому как со взведенными шляться по лесу опасно, можно и за сучок спуском зацепиться, а мое у меня в руках. И в стволе пуля. Но про пулю он не знает. Дурацкая мысль, вроде как с такого расстояния мелкой дробью не убьешь. Да запросто, никаких проблем, в Америке половина обывателей дома дробовики птичьей заряжает — грабителю от попадания все равно капут, фарш получается, но хлипкие перегородки такая дробь не пробивает. Даже лучше.
— Далеко до лагеря? — спросил я, стараясь говорить медленно и раздельно.
Я не собираюсь ни в какой лагерь. Но я не могу решить, что мне сейчас делать. Не стрелять же его первым только за то, что на дороге попался? И оставлять у себя за спиной боюсь. Он пойдет следом и меня завалит. Он уже вычислил новичка и наверняка знает, что новички несут деньги. Да и ружье со всем прочим ему пригодится, я думаю, миллионером он не выглядит. Вспомнилось, как рассказывал друг-сибиряк о том, что в Тыве в девяностые могли и просто за хорошее ружье в лесу убить. Такие там были просты нравы, хоть население не из зэков. А у меня ружье очень хорошее, лучше чем у него. Намного.
— Близко. Два, — он даже два пальца показал, — часа. Мало. Туда, — он махнул рукой вдоль реки.
Антабки у него на ружье металлические, при шевелении такие брякнут. Он вообще не охотник, он… черт его знает, кто он, на бандита больше всего и похож. Курит, ружье у него побрякивает. Будет снимать с плеча — точно брякнут. И сразу не выстрелишь — опять же курки. Рискну. Ясность мне нужна, чтобы стороны, участвующие в переговорах, раскрыли свои намерения полностью. Тогда и оргвыводы.
— Туда идти?
— Туда, — осклабился он.
Решил, что уговорил. Молодец. Сейчас тебе сюрприз будет.
— На этом берегу?
Он вроде как сразу вопрос не понял, но потом сообразил, закивал:
— Oui. Да. Здесь, — и даже ногой потопал, как бы демонстрируя берег.
— Пошли, — сказал я, без всяких предупреждений поворачиваясь к нему спиной и делая первый шаг.
Даже не в слух превратился, а в локатор какой-то, всей спиной его чувствую. Хрустнула лесная подстилка под сапогом, почему-то заново ощутил запах леса. Все чувства обострились невероятно. Попутно поздравил себя с тем, что я идиот, нельзя так самим собой приблудных уголовников проверять. Плохая идея.
Недолго он сомневался. Я и пары шагов не прошел, как за спиной тихо звякнуло колечко у антабки. Резко развернувшись, я вскинул ружье и направил ему в грудь. Бородатый замер. Его ружье — горизонталка с очень короткими, не больше полуметра, стволами, была у него уже в руке, но все равно ему не успеть. И он это понял. Такие люди вообще реалисты, лишними надеждами себя не балуют. Побледнел сразу, в глазах испуг, но дергаться не стал. Все равно бесполезно, а так хоть шанс.
— Нехорошо, — сказал я. — Даже плохо. Брось ружье.
Надо было стрелять, но… не смог вот так запросто. И, боюсь, он это понял. Ну да и черт с ним, все равно он на прицеле. Человек просто разжал пальцы, двустволка упала на мягкую землю, глухо стукнув и брякнув этими самыми антабками.
— Патронташ.
Француз, или кто он там, стащил через голову бандольеро с патронами двенадцатого, кстати, калибра, только в латунных гильзах, бросил его сверху на ружье.
— Ремень.
И ремень с ножом упал сверху. Большой охотничий нож в добротных ножнах.
— Пальто расстегни.
Почему-то думал, что этой команды он не поймет, но ошибся — пленный… уже пленный, да, начал расстегивать пуговицы. Под пальто ничего опасного не обнаружилось. Потом я уложил его лицом вниз и обыскал — никакого другого оружия не нашел. Затем связал руки за спиной, а к рукам пока привязал поводья. Лошадь все это время топталась рядом, равнодушно глядя на происходящее. Ей все равно. Зато так не убежит, пока я думать буду.
Проверил вьюки — еда, немало, на несколько дней, еще патронов немного. Топорик хороший. Еще плащ-палатка, но не такая как у меня. Гамак. Ну надо же. Два мотка веревки. Ну и мелочевка всякая.
Подобрал ружье, осмотрел — «Stoeger». «Stoeger Coach Gun». Ну… нормально, знаю я эти ружья — недорогие и, в принципе, добротные. Компания из Мэриленда, но вот производство все в Бразилии и Турции. Это ружье в Бразилии сделано, тут написано. Их короткие горизонталки тоже популярны в соревнованиях по «ковбойской стрельбе», видел их не раз. Как раз «Coach Gun» такой тип ружей и называют. Stagecoach — это такая почтовая карета. Компания «Уэллс Фарго», ставшая позднее одним из самых больших банков в Америке, раньше как раз такими деньги и золото возила. И закупила для кучеров и охранников короткие двустволки, какими было проще и разворотистей отстреливаться на ходу от грабителей. Ну и вероятность попадания из таких была выше. Так с них название и пошло.
Кстати, слышал, что у этих двустволок со временем люфт блока стволов появляется, но это если очень много стрелять. А из этой стреляли мало. Два спусковых крючка, что хорошо, потому как из-за осечки в одном стволе второй не заткнется. И выбирать можно, если заряды разные. Еще у пленного хороший ремень-патронташ, вот