Но хоть что-то я уже предпринял. Например, по возможности подставлял свое лицо солнцу, в надежде, что оно станет хоть чуточку смуглее. Здесь солнце было мягким, ласковым, не замутненным смогом, как в городе, где я жил. Воздух казался тяжелее, но в хорошем смысле этого слова – богатым и насыщенным, пьянящим. Пусть я и до этого отфильтровывал вдыхаемый воздух, но фильтровать – не дополнять. Здесь и того не требовалось. Конечности уже практически не онемевали, как несколько дней тому назад. Внутренний баланс возобновлялся.
Я брел вдоль рядов плантаций ежевики, рассеяно срывал ягоды и совал их в рот. Я не был уверен, стоило ли мне вообще пользоваться устаревшей системой пищеварительного тракта, когда все необходимое итак усваивалось напрямую. Но чисто интуитивно я полагал, что именно такое вот парентеральное[5] питание препятствует возврату былой формы. Да и вообще, такой путь начисто отрезал вкусовые впечатления. А их мне чертовски не хватало! И ежевика на языке сейчас переливалась яркими цветами, отзываясь в прикрытых от наслаждения глазах настоящим фейерверком вкуса. Она была безумно вкусной! Остановившись напротив куста, я начал его жадно ощипывать и класть ягоды в рот одну за другой, а потом, опомнившись, сел прямо на влажную землю, а лакомство стало само срываться с веток и депортироваться мне на язык.
Но ягода не насыщала. Внезапно я понял, что нестерпимо хочу рыбы. Даже от сырой бы не отказался. Где-то в трех километрах отсюда на фоне твердой глеевой почвы контрастировал шумный ручей. Набрав ежевики в провисшие карманы своей накидки, я пошел на первую в своей жизни рыбалку.
* * *И для нее мне не потребовались ни удочка, ни наживка, ни уж тем более утомительное выжидание добычи. Спустившись к горному ручью, я почти сразу почувствовал в нем мельтешение юрких рыбок, что маскировались в пенящейся воде. Для их поимки требовалось только легкое усилие воли.
На солнце коротко блеснула чешуя. Я подставил ладонь, и на нее шлепнулась маленькая серебристая форель. Глядя на ее мутные маслянистые глазки и безостановочно хлюпающий рот, я на какой-то момент решил отказаться от затеи и поискать лучше еще какую-нибудь съедобную растительность. Но неожиданно я впился зубами в ее тельце, по подбородку потекли жирные соки. С остановившимся взглядом я задумчиво перемалывал зубами неподдающуюся, сырую плоть рыбы. Вкус у нее был речной, живительный. Обглодав ее до костей, я перехватил еще одну мелькнувшую в воздухе тушку, эта уже была чуть покрупнее. Усевшись на корточки, я принялся методично пожирать свою добычу. В такие моменты хотелось не думать ни о чем…
Треск кустов за спиной чуть не заставил меня подпрыгнуть. Не до конца пережеванный комок мяса с непривычки попал в дыхательные пути. Диким, заслезившимся взглядом я уставился на вышедшего к ручью огромного бурого медведя. Он семенил вбок, якобы в сторону другого берега, но крохотный, как майский жук, глаз злобно косился в мою сторону, верхняя губа подрагивала, оголяя желтые и склизкие клыки. Из моей груди настойчиво рвался кашель. Упав на четвереньки и попытавшись сделать вдох, я понял, что задыхаюсь. Бессмысленно стукнув пару раз себя в грудь, я спохватился и вынудил застрявший кусочек выскочить самостоятельно.
Откашлявшись, я осторожно вернулся на корточки и возобновил трапезу, исподлобья косясь на зверя. Тот пару раз без интереса полакал воду, а потом внезапно взревел. Снова чуть не подскочив, я быстро напомнил себе, что могу убить его менее чем за секунду и бояться мне нечего, главное не терять контроль… не терять контроль… Слова заели в голове, я с ужасом наблюдал, как животное засеменило прямо ко мне…
Стараясь в каждый жест вложить невозмутимость, я медленно встал и прямо посмотрел на приближающегося медведя. Замерев в нескольких шагах, тот встал на дыбы. Он был огромен. Кажется, в полтора раза выше меня и в несколько раз шире. Под свалявшейся шерстью угадывались валуны мышц. Голова большая, как котел, казалась непрошибаемой. Один глаз отсутствовал, массивная глазница была рассечена глубокой расщелиной. Пасть раскрылась, и из нее снова послышались раскаты низкого и зловонного рыка.
«Еще шаг в мою сторону и я исполосую твои мозги так, что они вытекут из глазницы» – громко подумал я, не отводя от него выпученных глаз. Должно быть, эта решимость отразилась на моем лице. Демонстративно поведя носом куда-то в сторону леса, он рухнул на передние лапы и с явной неохотой, постоянно оборачиваясь, двинул туда.
Проводив его внимательным взглядом, я вернулся к своей недоеденной форели. Тот приблизился к толстой сосне и начал оглушительно драть ее когтями. Воздух наполнился треском и рычанием, летела кора, а единственный глаз неотрывно косился на мою застывшую спину. Истерзав буквально весь комель сосны, он что-то ворчливо проревел и, наконец, поплелся прочь, скрывшись в глубине леса.
Я облегченно выдохнул. Вот это да… Выиграть у такого чудища игру в гляделки… Такого я от себя точно не ожидал. Впрочем, между нами был барьер. И если в зоопарке он представляет собой железные прутья, то здесь уже была стальная уверенность в моих правах, к которым я молниеносно бы прибегнул в случае выхода ситуации из-под контроля. А что если бы не успел? Меня до сих пор трясло от этой мысли. Рыба потеряла вкус. Бросив объедки на камень, я пошел в сторону противоположную той, которую избрал медведь.
* * *Брел я по ячменным полям, казалось, вечность. Вдалеке постоянно угадывалась стена деревьев как единственный ориентир. Однако сколько бы я не поднимал голову, отрывая взгляд от шелестящих в ногах колосьев, деревья все не приближались. Солнце уже ушло в зенит, а те деревья по-прежнему казались недостижимы. Один раз я даже ударился в панику, когда осматриваясь вокруг себя, забыл направление, по которому шел. Со всех сторон виднелись те же бесконечно далекие кроны, а светило зависло в центре необъятного купола неба. Но следы чуть продавленной моим шагом почвы все еще отсвечивали призрачным, прямо на глазах тающим теплом, поэтому вновь сориентироваться не составило никакого труда.
Еще через час надоедающей ходьбы, когда я уже начал