— Хорошо, возьму.
Продвинутая у меня бабуля. Наликом с моей подачи совсем пользоваться перестала. Но каждый рубль считает. Раз скинула стольник, на всю сумму придется грести. Это кило пять точно потянет — мы только самые дешёвые продукты берём. Пенсия плюс стипендия — так себе доход на двоих, когда один из этих двоих жрёт, как лошадь. И дело не в булимии. Я бы и рад на какую диету подсесть, но чёртов организм протестует — попробуй калорий не добрать, сразу криз словишь. Упадок сил и всё такое прочее. Приходится хлебные единицы считать… Диабет — сцуко. Ну его нафиг!
— На Монтажников остановите, пожалуйста.
Приехали. Фестик — мой район. Выбраться из маршрутки — отдельное приключение. Тут всем между дверью и мной, либо выскакивать, либо плющиться. Разойтись кораблями в океане не вариант. Четверых стоячих и одного сидячего пришлось выдворить. Бля… Я думал внутри жарко, а снаружи вообще пипец. А мне до светофора на Табрисе, потом через Тургенева и по Атарбекова ещё метров триста. Я крякну. Реально крякну.
Дошёл. С остановками, с передышками, с тенистой лавочкой в сквере, но я это сделал. Теперь только к тёте Карине за картофаном и можно до хаты. А там сплитяра… Там телек, и мой козырный, продавленный чуть ли не до ножек диван. Бабуля небось борщеца наготовила — знает, что уставшему внучку нужно для счастья.
В цоколе прохладно. Кайф…
— Тёть, Карин, насыпьте вот этой на стольник.
Добродушная армянская женщина, что у нас в доме овощами монопольничает сколько себя помню, принялась шустро накидывать немытую картоху в бесплатный пакет.
— Вот, Саша. Для тэбя по васемнадцать. Никифаравне привэт. Ты телэфоном? Сюда вот.
Номер, накорябанный чёрным фломастером на мятой картонке был лишним. Типа, у меня в записной её нет. А кулёк-то тяжеленький. Попрощался — и скорее ко входу в подъезд. Сплитяра, встречай — я иду!
Железная дверь, скрипя, отошла в сторону. Одиннадцать ненавистных ступенек — и вот я на площадке первого этажа. Какого… Жёлтый огонёк на стене — это плохо. Это очень плохо! Это значит, что какая-то сука сломала наш старенький лифт. Что за день-то сегодня такой? Записка от старшей по дому уже висит. Ну-ка, узнаем свой приговор. Так и есть — починить обещают лишь вечером. Это конец! Я же сдохну от голода, я же испарюсь в ноль, сидя на лавочке у подъезда. На каличной, перекособоченной лавочке, на которую помещается только треть моей задницы. Возвращаться в сквер? Ну уж нет! Я хочу жрать! Я хочу на диван и под сплит! Я сделаю это!
На второй этаж "залетел" на эмоциях. К третьему брёл тоже бодро — по ступени на шаг. А вот к четвёртому уже выжег адреналин в крови начисто и запыхтел умирающим паровозом. Закинуть правую ногу, завалиться на перила, подтянуться немного, поднатужиться… вторая нога. Круг замкнулся. Теперь очередной набор пыток в той же последовательности. И так снова, снова и снова.
Ну на кой спрашивается, пожилой женщине и слоняре вроде меня нужна квартира на девятом этаже? Вот сколько раз просил бабулю поменять эту хату на что-нибудь пониже. Вид на город? Отсутствие соседей сверху? Память, привычка, приросшая к полу за многие годы мебель? Да пошло оно всё! Я не хочу! Я не могу взбираться на такую высоту по ступеням! Тем более с чёртовой картошкой, которая с каждым шагом становится всё тяжелее.
К седьмому этажу я проклял всех, кого знал и о чьём существовании только догадывался. К восьмому же полностью перестал осознавать происходящее и, словно робот на садящейся батарейке, упрямо полз вверх, ничего не видя вокруг. Полиэтиленовые ручки пакета стальной проволокой вгрызлись в ладонь, но я не чувствовал боли. Я вообще уже ничего не чувствовал и не замечал: ни дрожи в ногах, ни барабана в груди, в который превратилось моё многострадальное сердце, ни нарастающего гула в ушах, ни красной пелены, сгущавшейся перед глазами. В воспалённых мозгах крутились только три образа: сплит, диван, борщ, сплит, диван, борщ.
Осмысление снизошло на меня, лишь, когда впереди, наконец, показалась заветная дверь с блестящей табличкой "31" на коричневой потёртой обивке. Не веря своему счастью, я нечленораздельно взревел и напряг всё, что можно было напрячь, начиная финальный рывок. Это усилие окончательно меня и добило.
Грудь прожгло нестерпимой болью. К горлу подкатил ком. Стало нечем дышать. Картинка перед глазами поплыла, и я почувствовал сильный удар в затылок. Кажется, я упал. Со всего размаха назад — башкой о бетон. Тук, тук, тук — мячиками попрыгала, покатилась картошка вниз по ступеням. Писец…
Дальше по-очереди пропали: боль, слух и зрение. Мысль — "я умер" сменилась отчаянным: "Бабушка, как же ты без меня!". И маленький, пусть и размерами большой человек по имени "Александр Углов" перестал существовать в этом мире.
Я открыл глаза. Или мне показалось, что я это сделал. Где я? Разлившаяся вокруг белизна ослепляла. В бескрайней пустоте ни единого цвета. Только белое сплошное ничто. Даже собственного припухшего носа не видно, как и рук, ног, живота и из чего там я ещё состою. Осязание тоже отсутствует. Ощущение, что куда-то лечу, но, ни ветра на коже, ни лёгкого свиста в ушах. Тишина абсолютная. Страшно.
Пытаюсь закричать с перепугу. Ничего не выходит. Пробую дёрнуться. Фиг там. Я бесплотный дух, я могу только мыслить. Могу мыслить? Так это прекрасно! Страх, как рукой сняло и на его место пришло облегчение. Кто там из великих изрёк знаменитое: "Я мыслю, следовательно, я существую"? Да посрать! Мужик прав! Сто раз прав! Смерть — ещё не конец. А я, дурень, не верил. Атеист, так меня перетак! Каюсь, во всех грехах каюсь. Рай, ад, перерождение в дерево, в слизняка… Я на всё согласен, лишь бы существование продолжалось. Я слишком мало пожил…
Что это? Впереди, словно из ниоткуда появляется человеческая фигура. Парень, лет пятнадцать-шестнадцать, совсем мальчишка. Но мальчишка серьёзный. Смотрит исподлобья, губы сведены в пренебрежительной ухмылке, породистый острый нос гордо вздёрнут, руки крест на крест лежат на груди. Крутого из себя строит. Хотя, может и правда, крут. В глазах, ни страха, ни удивления.
Стоп! Так он, походу, не видит всей этой бескрайней беляшки. Слишком уж осмысленно водит взглядом по сторонам. Его словно из кадра выдрали и впихнули сюда. Типа голограмма принцессы Леи на полу корабля повстанцев. Значит и меня для него здесь нет. Хотя, меня нет и для себя самого, так что это нормально. Можно пялиться внаглую. Тем более, что посмотреть есть на что — крайне необычный пацан.
Довольно высокий для своих