Но дальше уже пошли мелкие детали, поскольку все главное уже прозвучало. И финалом этого было требование Оружейника не затягивать с визитом в Новый Вавилон, ибо дело надо делать, поскольку время — деньги. В данном случае — товар, всеобщего эквивалента еще не появилось и там, потому процветал примитивный товарообмен. Но это до поры, до времени, надо думать, пока золото где-нибудь не найдут или камни самоцветные.
Еще он просил привезти весь запас «дури», все листки «Свода», которые есть, горючку, и то оружие, которое не жалко пустить в продажу. И еще — обязательно табак! Непременно!
Отдельно он просил отметить, что продукты питания везти не надо, этого добра тут хватает, но если уже есть мед — то он будет очень кстати.
— Со жратвой там проблем пока нет! — махал руками Щур. — Там за стенами города такие поля уже народ распахал — что ты! Да, я тут семян привез.
Он захлопал руками по карманам, что-то ища.
— Тут морковь, репа, свекла, — бормотал он. — У них там все это растет, Антоныч в первый же день купил.
— И молчит, — укоризненно покачал головой я. — Да тебя наши расцелуют за эти семена. Не потерял?
— Вот. — Щур торжественно показал нам несколько свертков, извлеченных из кармана, упаковкой служили какие-то листья, причем не высохшие и не потерявшие эластичность. — Все на месте. Тут, правда, немного, но Антоныч сказал, что, сколько смог, столько и купил.
— Потом Дарье передашь, — сказал ему я. — Порадуешь ее.
— Это, — Щур посерьезнел. — Антоныч просил не тянуть с прибытием.
— Ты это уже говорил, — заметила Марика. — Повторяешься.
— Мне велели несколько раз это сказать — я говорю. — Щур понятия не имел, кто эта девица с короткими волосами, а потому никакого уважения к ней не испытывал. Хотя, даже знай он это, ничего бы для него не изменилось. — Антоныч знает, что делает.
Надо заметить, что уровень уважения к Оружейнику у Щура был очень высок. Видать, нешутейно развернулся наш Лев Антонович в этом самом Новом Вавилоне.
— Тогда и тянуть не будем, — хлопнул в ладоши я. — Все, парень, можешь идти к Дарье, потом загляни к Фрау, перекуси. А мы поговорим о том, кто плывет, кто остается, и что берем с собой.
Ну, а дальше все было так, как было. Определили состав, загрузили на плот товар, по недавней традиции приложили руку к новым воротам, которые Рэнди смастерил из более-менее уцелевших листов обшивки монитора (он отказался от идеи его восстановления, а потому с энтузиазмом стал снимать со старой посудины все, что можно и нельзя).
А еще у меня вышел короткий разговор с Голдом.
— Их там уже почти два десятка, — хлопнул ладонью мой советник по янтарному боку тюрьмы.
Это верно, список погруженных в сон подрос. К Окуню и любителям поиздеваться над ближним своим, некогда проживавшим в соседнем лесу, добавилось еще несколько слишком бойких молодых людей, прибившихся к нам недавно и почему-то решивших, что если нагрянуть к девушкам ночью, то им это понравится. Девушкам это не понравилось, молодых людей долго били, а после засунули на месяц в янтарь. Как по мне, эта воспитательная мера была более чем сомнительна, они там один хрен ничего не осознают, для них этот месяц пролетит как секунда, но спорить с общественностью не стал. Хотят так — пусть будет так, мне не жалко. Ну, не убивать же этих обалдуев? Хотя дорогу наверх они себе закрыли намертво, в ряды «волчат» им уже не попасть.
И еще там, в янтаре, было несколько человек из тех рабов, что нам продал Салех. Убивать я их тоже не захотел, а просто отпустить их на волю… Ни к чему это. Да и им самим это не нужно было.
Они были не то чтобы неправильными людьми, просто в голове у них что-то перемкнуло. Они стали совсем рабами. То есть — свободными они себя не ощущали. Я предложил им выход из положения, в виде гуманной смерти, они от него отказались. Все бы ничего, каждый живет так, как хочет, но они еще и проповедовать начали, что, мол, этот мир дал им возможность искупить грехи бывшей жизни, что в подчинении слабого сильному есть высшая мудрость, и все такое.
Ну, и что с ними такими было делать? Вот мы их в янтарь и засунули.
— Балласт, — продолжил Голд глядя на очертания людей в желтом нутре тюрьмы.
— Ну да, — я поправил ремень автомата. — Заканчивай фразу. Ты же хотел сказать еще — «товар»?
— Пока — нет, — отрицательно покачал головой он. — Не думай обо мне очень плохо. Но в перспективе… Тюрьма — она не резиновая, согласись. И все равно с этими людьми что-то надо будет думать. Ну, ладно, Окунь, с ним все ясно, он нам уже как родной. Опять же — живой тренажер для «волчат». А остальные?
Не знаю, не знаю, пока мне о подобном как-то не думается. Оружие, наркотики — это ладно, дело есть дело. Но работорговля… Не наше это. Не мое. И потом — каждый из тех, что в тюрьме, что-то про нас знает, что-то видел, а значит, что-то сможет рассказать. Это легче пойти на поляну и там бывших сектантов повязать, тем более что их и не жалко. Вот только — не лежит у меня душа к такому заработку, это как какой-то барьер, преодолев который, ты под гору начнешь катиться, да так, что не остановишься уже. Не нужно это нам. У каждого свой путь, этот — не наш.
Хотя тут тоже все небесспорно. Нет, торговать людьми мы не будем, это не обсуждается, но вот что будет, когда (и если) наладится постоянное транспортное сообщение и торговые связи с Новым Вавилоном? Ведь тот же Лев Антонович немедленно начнет мне приседать на мозг, убеждая в том, что можно будет оказывать услуги по перевозке, сопровождению и охране товара деловитым степнякам, имея с этого свой процент. А процент — те же мастера или чародеи, товар дефицитный и крайне полезный. И как тогда быть? Перевозка рабов не сильно отличается от торговли ими же. По крайней мере, англичане в восемнадцатом веке перевозчиков вешали не менее ретиво, чем продавцов. Да и дело это не менее грязное, чем сама торговля, чего уж тут.
Ладно, дойдет до этого, думать станем. И кстати — о чародеях. А вот тут мы отстаем, и здорово. Щур сказал, что магия в Новом Вавилоне очень в чести, даже несколько магических орденов и братств уже сформировалось, и если на рынок рабов попадает человек, которые умудрился приобрести соответствующий талант, то цена