— Ты чего это, а? — спросила Даша. — Алкоголик, что ли?
— Ага, — сказал он. — Анонимный. И еще лунатик.
— Я тоже хочу, — сказала Даша. — Давай наливай!
Дэн с улыбкой встал, смахнул пепел в ладонь и выбросил его в раковину мойки. Достав из шкафчика чистый стакан, он поставил его на стол и плеснул туда джина.
— За что выпьем?
Даша затянулась сигаретой, высоко подняла тонкие брови и сказала, выпуская дым через ноздри:
— Вот так вопрос! Раньше ты таких вопросов не задавал. Мы всегда пили за любовь, разве нет? Интересно, а за что ты тут пил в одиночку?
— За нее, проклятую, и пил, — отшутился Дэн. — ну, за любовь?
Он протянул через стол свой стакан, чтобы чокнуться. Даша почему-то помедлила, но все-таки чокнулась с ним и выпила джин залпом. Выпила молча, и это Дэну очень не понравилось. «Ох, гляди, парень, — подумал он, — как бы она раньше тебя не свалила!»
— Поговорим? — спросила Даша.
Дэн поморщился. Несомненно, с Дашей что-то происходило; еще вчера она наверняка предложила бы ему не поговорить, а прилечь, поскольку любила это дело гораздо больше, чем разговоры. Впрочем, он понимал, что странное настроение Даши является всего-навсего зеркальным отражением его собственного настроения.
— О чем же это? — шутливо спросил он.
Даша шутки не приняла.
— Например, о том, почему тебе не спится, — сказала она, глядя ему в лицо и вертя на столе пустой стакан. — Неужели это из-за денег?
— Да ну, чепуха какая! — отмахнулся Дэн. — Просто бессонница.
— Странно, — сказала Даша. — Обычно тебя пушкой не разбудишь.
— Слушай, — сказал Дэн, подавляя желание вспылить, — что это за допрос посреди ночи?
— Это не допрос, — сказала Даша. — Просто я вижу, ты сам не свой, и понимаю, что из-за денег. Ты пойми, я не пытаюсь тебя оскорбить. Просто я тебя люблю и хочу, чтобы тебе было хорошо. А деньги я достану, не беспокойся. Знаешь, я и сама не в своей тарелке после этого телефонного разговора. Папуля меня здорово разозлил. Что ж, ему же хуже. Вот возьму и выйду за тебя замуж. Тогда ему деваться будет некуда, поневоле придется раскошелиться.
— Не смеши, — сказал Денис, резким движением ввинчивая в пепельницу только что закуренную сигарету. — Тогда он просто от тебя откажется, а все деньги завещает какой-нибудь профурсетке с Тверской. Ты пойми, — горячо продолжал он, подаваясь к Даше через стол, — я ведь не о себе беспокоюсь. Деньги — грязь, о них даже говорить неприлично, но и без денег, как-то, знаешь… То есть я-то привык, а вот тебе каково придется?
— Подумаешь, — сказала Даша. — Ты ведь сам сказал: перебьемся. В конце концов, устроимся на работу…
— Да, — сказал Денис. — Ты будешь посудомойкой, а я мусорщиком или мойщиком машин на бензоколонке. Целый день мы будем вкалывать, а по вечерам ходить в «Макдональдс» есть гамбургеры с кока-колой. Жить будем в комнате три на три с видом на помойку, лет через пять накопим денег на телевизор, через десять — на холодильник, а к пенсии купим подержанную стиральную машину…
— Зачем так мрачно? — пожала плечами Даша. — Существуют же нормальные профессии, нормальные зарплаты…
— Слушай, — сказал Денис, — ты мой паспорт когда-нибудь видела?
— Зачем? — удивилась Даша. — Делать мне больше нечего, что ли?
— Зачем — вопрос второй, — Денис мрачно усмехнулся и полез в пачку за новой сигаретой. — Я тебя спрашиваю: видела или нет?
— Ну не видела. Ну и что?
— А то, что его у меня попросту нет. Отсутствует!
— То есть как это отсутствует? Потерялся?
Денис покачал головой.
— Я нелегал, ясно? Я приехал в Польшу в кузове грузовика, под грудой резиновых шлангов. Из Польши пробрался в Германию, оттуда — во Францию… Спал где придется, жрал что попало. Иногда даже воровал. А ты говоришь — работа, зарплата…
— Господи, — прошептала Даша. Глаза у нее были круглые, зажатая между пальцами левой руки сигарета мелко задрожала.
— Это несколько меняет дело, правда? — жестко сказал Денис. — И отношения наши, наверное, тоже.
— Ничего это не меняет, — решительно заявила Даша. — Дурак ты, и больше ничего. Я тебя люблю, а остальное не имеет значения. Черт с ней, с этой заграницей! Меня от нее уже тошнит. Уедем обратно в Россию. Я найду способ переправить тебя через границу. В конце концов, никто тебя здесь насильно держать не станет. Подойдешь к пограничнику и скажешь: я русский нелегал, хочу домой. Да он тебя за это просто расцелует!
— Он-то, может, и расцелует, — мрачно согласился Денис. — А ты знаешь, зачем я сюда подался? Думаешь, просто так, за благами цивилизации? Ничего подобного, детка! Там, — он махнул большим пальцем через плечо, словно Россия была у него прямо за спиной, — у меня сто тысяч долгу, а сколько за два года наросло процентов, я не считал, потому что страшно. Понимаешь, меня просто прикончат на твоих глазах, как только я пересеку границу.
— Понимаю, — медленно сказала Даша. — Почему ты никогда раньше не рассказывал о себе?
— Рассказывать тут нечего, — жестким тоном ответил Денис, наливая себе и ей джина. — Не у всех отцы банкиры. Знала бы ты, из какого дерьма мне пришлось выбираться! А, да что там говорить! Не надо было нам с тобой встречаться. Из-за меня у тебя сплошные неприятности…
— Дурак, — повторила Даша.
— То-то, что дурак… Нищий дурак, и вдобавок почти что мертвый. Ну, так за что выпьем?
Даша немного помолчала, глядя в стол, потом положила в пепельницу дымящийся окурок и подняла на Дениса огромные, полные непролившихся слез глаза.
— За любовь, — твердо сказала она. — Не бойся, любимый, я все решу. Помнишь, как мы мечтали завести домик на Золотом Берегу? Чтобы сразу за верандой было море и чтобы засыпать под шум волн… Вот увидишь, все это у нас с тобой будет. Ты только верь мне, слышишь? И скажи, что ты меня любишь. Только хорошо скажи, чтобы я поверила.
— Да, — хрипло сказал Денис. — Я тебя люблю, Дарья. Больше жизни.
— За любовь! — торжественно провозгласила Даша, поднимая стакан.
Они чокнулись и выпили, а потом Даша подняла Дэна с табурета и, бережно, как больного, придерживая за талию, отвела в постель.
В ту ночь они любили друг друга, как в первый раз, а может быть, как в последний — кто знает? Денис Юрченко уснул, так и не разобравшись в этом сложном вопросе до конца, а Даша не спала до самого утра — до тех пор, пока за опущенными жалюзи не взошло солнце, а внизу под окнами не загромыхал подъехавший к соседнему дому фургон молочника. К этому моменту решение уже было принято, и Даша Казакова наконец уснула безмятежным сном человека, которому не о чем волноваться.
* * *
Павел Пережогин, за которым