«В магазин поехала, — подумал Юрий с улыбкой. — Лихая бабка! Интересно, сколько ей лет — шестьдесят, семьдесят?»
Смотреть стало не на что. Он отошел от окна, натянул джинсы и босиком пошлепал в ванную. Счетчик воды висел на самом видном месте, и, как только Юрий открыл кран, эта штуковина принялась вертеться как сумасшедшая. Она здорово действовала на нервы, поскольку вода здесь стоила недешево — так же, впрочем, как и все остальное. Первое время Юрий никак не мог взять в толк, зачем лихая наездница из дома напротив таскает воду ведрами из установленного во дворе поливочного крана — водопровода, что ли, в доме нет? Понимание пришло вместе со счетом за воду: похоже, кран во дворе был «левым», вода через него шла мимо счетчика, и сообразительная бабуся таскала тяжеленные ведра на второй этаж исключительно в целях экономии. Умываясь, Юрий вспомнил анекдот про чукчу, который жаловался приятелю на свою русскую жену: дескать, всем хороша, только очень грязная — каждый день моется…
«Что за народ? — думал он, скобля подбородок безопасной бритвой. — Ну никакой фантазии! То ли дело наши, русские! Счетчик поставили, деньги за воду дерут? Да ради бога, какие проблемы! Открутил краник чуть-чуть, чтобы капало, заткнул сток в ванне — глядишь, за ночь литров пятьдесят набежало. Хочешь — пей, хочешь — мойся… Впрочем, у нас ведь и счетчики свои, отечественные. А у здешних капиталистов, очень может быть, счетчики и на капли реагируют…»
Он с некоторым усилием поборол желание немедленно проверить установленный в ванной счетчик на вшивость, закончил бритье, опрыскался одеколоном и, похлопывая себя по щекам, отправился готовить завтрак. Продукты здесь были хороши, особенно мясо и особенно если брать его не в супермаркете, а у мясника в лавке за углом — в той самой, где на вывеске пониже названия гордо красуется год основания — тысяча восемьсот девятнадцатый. Почти двести лет торговать мясом — это, товарищи, к чему-то обязывает…
Юрий раскалил сковороду и бросил на нее толстый ярко-красный ломоть говяжьей вырезки. Сковорода зашипела, заскворчала, по кухне пополз восхитительный аромат. Аппетит Юрия, до сих пор мирно дремавший где-то в недрах организма, немедленно проснулся и решительно заявил о себе. Нетерпеливо притопывая босой ногой, Филатов прожарил мясо, разбил поверх него два яйца с оранжевыми желтками и, когда глазунья была готова, аккуратно выложил все это великолепие на тарелку. В хлебнице обнаружилось пол-упаковки тостов, которые Юрий никогда не жарил, а употреблял просто так — уж очень хорош был хлеб, да и резать его не требовалось, он так и продавался — нарезанным и готовым к употреблению…
«Эх, — подумал он, наполняя томатным соком высокий стакан, — какая закуска пропадает! Под такую закуску да в хорошей компании не грех и бутылочку повалить, и даже не одну. Холодненькую, со слезой, да под душевный разговор…»
Жуя мясо и запивая его томатным соком, он подумал, что сейчас, после полутора месяцев вынужденного заточения в этой каменно-черепичной дыре, был бы до смерти рад поболтать даже с Серегой Веригиным, соседом по московскому дому. Плевать, что он пропойца и трепло, и не блещет умом, и до смерти боится собственной жены. Зато свой, русский, без камня за пазухой…
«Сволочи, — подумал Юрий о тех, кто вынудил его прятаться в этой бельгийской деревушке. — Упыри проклятые, никак вы крови моей не напьетесь, все вам мало. Работу вашу за вас сделал — мало, икону бесценную сберег — мало… Совести у вас нет! И на икону вам плевать, и на работу плевать, и на меня плевать с высокой колокольни. Вам власть нужна, чтобы играть людьми, как оловянными солдатиками, чтобы, как говорится, на каждого месье имелось досье, а все остальное вам, кровососам, по барабану…»
Он доел яичницу, по старой привычке подчистил тарелку хлебной коркой, отправил корку в рот и криво усмехнулся: злиться на сотрудников спецслужб — то же самое, что обижаться на дождь или спорить с землетрясением. Это все явления одного порядка, и уберечься от них можно одним лишь способом — вовремя убраться подальше. Вот он и убрался, а что ему здесь скучно… Ну, так ведь какому-нибудь погорельцу, скажем, тоже не очень-то весело. Так вышло, ничего тут не попишешь…
С того места, где он сидел, через открытую дверь был виден угол стоявшего в гостиной камина. За стеклянной дверцей этого монументального сооружения, обложенного фальшивыми булыжниками, аккуратной горкой лежали пыльные березовые поленья, помещенные сюда исключительно в декоративных целях. Настоящие дрова в здешних краях ценились чуть ли не на вес золота. Юрию вспомнилось, как однажды хозяин соседнего коттеджа, человек весьма состоятельный, у него на глазах выгрузил из багажника своего сверкающего «Ягуара» охапку каких-то кривых грязных сучков. Филатов тогда не сразу понял, для чего этому лощеному месье понадобились какие-то гнилые ветки — мастерит он из них, что ли? И лишь позже, когда из широкой каминной трубы богатого соседского особняка лениво пополз жидкий дымок, Юрий сообразил, что это были дрова. Ехал человек через лес, увидел сбитые ветром сучья, остановился и подобрал — не пропадать же добру. А ведь он их не просто подобрал, а фактически украл, нахальнейшим образом стянул из-под носа у законного владельца, потому что здесь, в законопослушной Бельгии, как и во всей Западной Европе, бесхозных сучков просто не бывает.
Он залпом допил сок, поставил на плиту джезву с кофе и, пока суд да дело, вымыл под краном тарелку и стакан, с недоверием косясь на стоявшую в углу кухни посудомоечную машину. Агрегат этот вызывал у Юрия искреннее недоумение: он никак не мог взять в толк, зачем держать этакое диво в квартире, рассчитанной на одного, максимум — двух человек? Конечно, если копить грязную посуду в течение нескольких дней, то, наверное, при помощи этой штуковины можно сэкономить на воде, да и руки опять же пачкать не придется. Ну а между загрузками машины что же — так