– Федор Иванович, – один из помощников сделал шаг вперед, – но вы же сами говорили, надиктовывали…
– Что я надиктовывал?! – Зубов в негодовании поднял свою массивную голову.
И в этот момент спина опять дала о себе знать.
Зубов поморщился.
– Что, Федор Иванович, радикулит? – участливо, с подобострастным выражением на лице второй помощник подошел к столу.
– Будь он неладен! – пробурчал Зубов и посмотрел на молодое холеное лицо своего помощника. – Это ты составлял? По стилю вижу, что ты. Кто так пишет?! Я тебя сколько учил? Ты за что получаешь деньги? Документы надо составлять так, чтобы ни одна умная голова не смогла придраться. А если какая-нибудь из этих бумаг попадет к депутатам? Ты знаешь, что будет?! Рыбкин даст такому депутату слово, тот вылезет на трибуну и зачитает… А потом начнется! Да надо мной все смеяться станут.
В принципе, бумаги были составлены очень толково, и Зубов придирался только потому, что этого требовала его душа. Ему хотелось немного покуражиться, – сорвать на ком-нибудь злость.
– Короче, все это переделать! К завтрашнему утру.
Я здесь отметил. Чтобы все было выполнено безукоризненно.
Помощники переминались, стоя у длинного стола.
– Понятно? Завтра утром бумаги должны быть у меня на столе. И если опять схалтурите, уже не спущу. Учтите, по головке не, поглажу. Не для того я взял вас сюда, не для того государство платит вам такие деньги.
– Все понятно, Федор Иванович. Не беспокойтесь, к утру все документы будут готовы.
– Мне не надо, чтобы вы проделывали все документы. Подготовьте только те, на которых стоят галочки, их я должен подписать завтра. Президент ждет эти бумаги.
Завтра же они должны лежать у него, я завтра иду к нему. Вам понятно?
– Да-да, – в один голос ответили помощники. – Мы можем идти? – и они направились к выходу.
– А документы? – буркнул вслед Федор Иванович и попытался, опершись руками о стол, приподняться.
Но спина опять заныла, и ему пришлось буквально упасть в кресло.
– Передайте, чтобы принесли чай. А документы заберите.
Когда оба помощника были уже в дверях, зазвонил телефон. Федор Иванович, превозмогая боль, повернул голову и посмотрел на телефонные аппараты. На одном из них красным глазком подмигивала маленькая лампочка.
– Ого! – тихо прошептал Зубов, потянулся рукой и нащупал трубку телефона, среди множества других стоящего на узкой тумбе.
Затем не спеша поднес се к уху.
– Зубов слушает! – сказал он суровым и строгим голосом, так, как и подобает говорить человеку, занимающему роскошный кабинет и знающему себе цену.
Не только окна этого кабинета напрямую связывали Зубова с Кремлем: на узкой дубовой тумбочке стоял телефон, не имеющий номеронабирателя, диск его украшал золотой двуглавый орел, а под ним надпись – «Президент».
Зубов любил смотреть на этот телефон так же, как на купола и кресты кремлевских соборов. Правда, звонил этот телефон редко. Но звонил.
Сейчас же тишину нарушил другой телефон, крайний, номер которого знали немногие.
Зубов прижал трубку к правому уху. Он где-то давно читал или слышал, что если прижимаешь трубку к правому уху, то информация поступает именно в то полушарие мозга, которое отвечает за логику. А вот к левому уху лучше всего подносить трубку, когда разговариваешь с женщиной.
На этот раз Федор Иванович держал трубку у правого уха.
– Это ты? – послышался чуть осипший голос.
– Конечно, я, – все еще строго сказал Федор Иванович.
– Надо встретиться.
– А кто это?
– Ты что, не узнал? – из трубки послышался своеобразный хохоток, напоминающий одновременно скрежет металла и бульканье воды в кастрюле.
Так смеялся только один человек, известный Зубову – Иван Николаевич Хромов.
– Богатым будешь, – пошутил Зубов.
– Да я и так не бедный, не жалуюсь.
– Не зарекайся.
– Я и не зарекаюсь.
– Ты откуда звонишь?
– А что, не слышишь?
– Не слышу, – признался Зубов.
– Из машины звоню.
– Тогда понятно. А в чем дело?
– Не по телефону, дорогой. Ты где будешь сегодня вечером?
Зубов на несколько секунд задумался.
– Знаешь, я себя неважно чувствую.
– Что, опять с Президентом в теннис играл? – спросил Хромов, и вновь раздался булькающе-скрежещущий хохот.
– Да нет, уже две недели не играл.
– Тогда что, переусердствовал с молодыми интересными?
– Да хватит тебе, Иван Николаевич! В чем все-таки дело?
– Я же тебе сказал, надо встретиться и переговорить.
Это очень важно.
– Понимаешь, плохо себя чувствую.
– Плюнь на это, забудь. А то можешь почувствовать себя еще хуже.
– Хватит подкалывать.
– Вечером я к тебе заеду, – сказал Хромов и замолчал, ожидая ответа Зубова.
– Хорошо, приезжай. Я буду на даче.
– Вот это разговор, – жестко и властно произнес Иван Николаевич Хромов.
Зубов положил трубку и посмотрел на золотые кресты соборов. Последние лучи солнца еще играли на позолоте, но небо было уже темное, по нему ползли тучи.
– Как я себя плохо чувствую! – сказал Зубов и сделал глоток уже остывшего чая.
Он держал тяжелый серебряный подстаканник, смотрел на ломтик лимона и понимал, что если уж Хромов вот так позвонил, значит, действительно произошло что-нибудь серьезное.
Федор Иванович выбрался из-за стола, прошелся по кабинету, едва волоча ноги. Ему показалось, что спина болит с удвоенной силой, хотя на самом деле боль была прежней. Настроение резко ухудшилось, и поэтому радикулит казался неизлечимым и смертельно опасным.
– О, чертовщина! – Зубов немного потер поясницу, затем попытался нагнуться вперед, но тут же оставил это занятие. – Спокойнее, спокойнее, Федор, – приказал он себе. – Вспомни, что говорил доктор: резкие дви-1жения тебе противопоказаны. Пока не пройдет приступ, и пить не надо. А ты в последние дни грешил этим делом.
Он вызвал своего секретаря и распорядился:
– Приготовьте машину, я уезжаю.
* * *
Через десять минут, в теплом плаще, с портфелем в руках, Зубов спустился к «мерседесу». Водитель открыл дверцу и чересчур участливо, даже, может, заискивающе заглянул в лицо Федора Ивановича.
– Что, не проходит?
– Да ну его, Василий, к черту! Совсем я что-то расхворался.
Федор Иванович долго устраивался на сиденье, пока его тело не приняло такое положение, в котором радикулит беспокоил меньше всего.
– Поехали, поехали.
– А куда едем? – обернувшись, спросил водитель, который по возрасту был, может, не намного моложе Зубова.
– За город.
– А домой?
– Я сейчас позвоню.
Зубов тут же взял трубку и набрал номер. Разговор с женой был коротким:
– Я еду на дачу. А вот завтра к обеду, может быть, появлюсь дома.
Жена хотела что-то сказать, но Зубов ее оборвал:
– Чувствую себя нормально. И спина не беспокоит. И, вообще, мне надо побыть одному. Работы выше головы. Целую. До встречи, – он положил трубку и прикрыл глаза.
Мягко шурша шинами, черный «мерседес» въехал в ворота, которые тут же закрылись, и подкатил к крыльцу. Водитель вышел, открыл дверцу, помог своему хозяину выбраться.
Федор Иванович Зубов, кряхтя и проклиная все на свете, поднялся в дом.
Он разделся, поужинал, затем один из его людей натер ему поясницу разрекламированной заграничной мазью. Потом Зубов потеплее оделся и, усевшись в кресло в гостиной, принялся