– Я кредитоспособен, – сдержанно и сухо сообщил клиент.

– О да! Представленные вами документы не оставляют в этом сомнений. Некоторые сомнения вызывает лишь... э... не поймите меня превратно, прошу вас, но... Словом, мне решительно непонятно, откуда у вас столько денег!

Шнайдер выпрямился в кресле и надменно вздернул подбородок.

– Не уверен, что вы имеете право этим интересоваться, – еще суше заявил он.

– Мой бог, конечно же нет! – горячо воскликнул Трауб. – Просто мне, как заинтересованному лицу, хочется быть уверенным в полной законности предстоящей сделки. Ведь вопрос, который я вам задал, не имея на это никаких законных прав, может возникнуть у тех, кто такие права имеет!

– У налогового управления ко мне претензий нет, – сквозь зубы сообщил Шнайдер.

Этот разговор чем дальше, тем больше не нравился ему. Чертов баварец действительно не имел никакого права интересоваться его доходами. Да он и не должен был этого делать, если хотел совершить выгодную сделку! Какая ему разница, откуда у покупателя деньги; в конце концов, он-то ничем не рисковал, продавая ему в рассрочку не телевизор или холодильник, а дом в пригороде! Недвижимость дешеветь не собирается, тут баварец прав. Поэтому, если Пауль не сможет выплатить кредит и дом у него отберут, агент никоим образом не окажется в убытке – напротив, он получит изрядную прибыль, дважды продав один и тот же дом. Так какого дьявола?..

– Это мне известно, – кивнув, согласился Трауб. – Но, как выразился один древний философ, все течет, все изменяется... Да-да, герр Шнайдер! Сегодня у налоговой полиции к вам нет никаких вопросов, а завтра они могут появиться. И не только у налоговой полиции, но и у самой обыкновенной, и, быть может, даже у Интерпола... Вам это никогда не приходило в голову?

– Нет, не приходило. Зато прямо сейчас мне пришло в голову кое-что другое, – Пауль Шнайдер встал и гордо выпрямился. – Вы не догадываетесь что?

– Догадываюсь, – сказал Трауб и небрежным движением сунул в карман лежавший на столе ключ от входной двери. – Поверьте, герр Шнайдер, это неудачная мысль.

Пауль на мгновение оторопел от такой неприкрытой, ленивой и снисходительной наглости, но это длилось недолго: он родился и вырос в свободной, цивилизованной стране и в полной мере обладал чувством собственного достоинства.

– Немедленно выпустите меня отсюда! – металлическим голосом приказал он. – Это насилие! Я вызову полицию!

– Интересно было бы узнать, как вы намерены это сделать, – все так же снисходительно заявил герр Трауб, который, как уже начал подозревать Пауль, вовсе таковым не являлся. – Перестаньте орать, Шнайдер, и сядьте. Нам с вами предстоит долгий и содержательный разговор. Что же касается полиции, то я очень сомневаюсь, что вы согласитесь добровольно посвятить ее в некоторые подробности своей биографии.

– В моей биографии нет ничего, чего я мог бы стыдиться! – заявил австриец. – Откройте дверь, или я ее выломаю!

– Как? – поинтересовался сидевший за столом Эрнста Трауба человек. – Она открывается вовнутрь, а инструментов у вас нет...

– На шум сбежится половина здания, – запальчиво объявил Шнайдер, – и вам не поздоровится!

– Прежде всего не поздоровится вам, – заверил его собеседник. Он запустил руку куда-то под стол и, вынув оттуда, продемонстрировал огромный черный пистолет самого зловещего вида. – Сядьте, Шнайдер, сядьте!

Прозвучавший в его голосе резкий приказной тон включил внутри Пауля механизм послушания, о существовании которого тот даже не подозревал. Этот механизм, являвшийся продуктом многовековой истории в высшей степени дисциплинированной и некогда весьма воинственной австрийской нации, включился в самый неподходящий момент, и, вместо того чтобы броситься бежать и во все горло звать на помощь, Пауль Шнайдер послушно опустился в кресло для посетителей.

– Это другое дело, – благодушно произнес лже-Трауб, кладя свой жуткий пистолет поверх раскрытой папки, прямо на заманчивые картинки с видами аккуратных белых домиков. Затем он снял очки и, положив их рядом с пистолетом, внимательно уставился прямо в глаза Паулю прищуренными темными глазами. – Значит, вам нечего скрывать от полиции? Вы уверены?

– Не понимаю, какое вам до этого дело, – сказал Шнайдер, невольно отводя взгляд.

– Вопросы здесь задаю я, – сообщил незнакомец. За стеной опять послышались глухие удары и мычание, но он, казалось, этого не услышал. – Давайте поговорим о вашем побочном заработке в мировой электронной сети. Я имею в виду те веселые картинки, которые вы время от времени получаете по электронной почте и за очень приличное вознаграждение размещаете на сайтах соответствующего содержания.

– Это что, противозаконно? – огрызнулся Шнайдер.

– О, ни в коей мере! Это ведь не детская порнография и не сцены насилия, так что с этой стороны все в полном порядке. Но, дорогой герр Шнайдер, даже такой болван, как вы, должен понимать, что никто в этом печальном мире не расстается с деньгами просто так! Особенно с такими солидными... А?

– Я не потерплю оскорблений! – сообщил австриец, которому очень не понравилось слово "болван".

– Еще как потерпите, – возразил незнакомец. – К тому же это не оскорбление, а простая констатация факта: вы болван, наживший крупные неприятности из-за собственной жадности. Домик ему захотелось... – он прибавил какое-то короткое, энергичное слово на незнакомом языке, похоже ругательство. – Но ваши личные неприятности – ничто по сравнению с теми бедствиями, которые вы, герр Пауль, обрушили на головы ни в чем не повинных людей – женщин, детей, стариков...

Как ни странно, даже после этих слов Шнайдеру первым делом пришла на ум некая финансовая афера, в которой он принял невольное участие. Какое-нибудь ложное банкротство, крупный банковский крах, оставивший без сбережений сотни, а может быть, и тысячи вкладчиков...

– Ну, что вы уставились на меня, как свинья на ветчину? – с презрением спросил незнакомец. – Вы, европеец, гражданин свободной, цивилизованной, демократической страны, стали прямым пособником исламских террористов! Валяйте бегите жаловаться на меня в полицию! Вы будете очень удивлены, когда ваш приход оформят как явку с повинной... Или вы мне сейчас скажете, что не знали, на кого работали?!

Шнайдер почувствовал примерно то же, что и человек, внезапно сбитый с ног и упавший лицом в зловонную лужу. На какое-то время он оцепенел, лишившись способности не только говорить и двигаться, но даже и думать. Потом в мозгу у него будто лопнул какой-то нарыв, и мысли, вырвавшись на свободу, понеслись с сумасшедшей скоростью.

Первая была такая: "Вот так влип!", вторая – "Мой бог, какой ужас!" Третья касалась аккуратного белого домика, с мечтой о котором, кажется, можно было попрощаться, а когда вернулось спокойствие, возникла трезвая и холодная мысль: "Никто ничего не докажет".

Пауль Шнайдер понимал, что эта мысль не делает ему чести, но, доннерветтер, ничего более конструктивного в голову ему