У меня в буквальном смысле вырубается мозг, и я слышу свой нервный смешок. Завтра утром я пойду на работу. Не ради работы, а чтобы наконец-таки пригласить Ханну сходить со мной на свидание.
– Слушай… – Я зеваю, надеясь, что мой зевок не выглядит слишком наигранно. – Наверное, все-таки с меня на сегодня хватит.
Люк кивает.
– Окей. Ты сказал, что завтра свободен?
– Угу.
– Я хочу проверить то новое китайское заведение, которое открылось на Куин-стрин, – произносит он, выходя вслед за мной в коридор.
– Там может быть немного дорогова… – Я проглатываю остаток фразы. – А вообще, да. Давай.
Я спешу к двери, на ходу вспоминая все самое скучное в математике и стараясь не думать о… Господи, мне надо срочно с кем-нибудь переспать.
За мгновение до того, как я успеваю сбежать, Люк меня догоняет. Он открывает дверь, и в свете лампочки над крыльцом я вновь улавливаю в его глазах нечто новое.
– Ладно, – говорю я и, прислонившись к дверному косяку, скрещиваю лодыжки. – Говори, что означает это выражение у тебя на лице?
Он проводит ладонями по лицу, словно может стереть это нечто, но оно вместе с ямочками у него на щеках становится только заметнее.
– Серьезно, о чем ты мне не рассказываешь? У тебя такой вид, словно ты выиграл в лотерею.
Его улыбка становится шире.
– Завтра за обедом, может быть, расскажу.
Оставив его смотреть себе вслед, я отправляюсь домой. В комнате Джереми горит свет, и из-за двери доносится негромкий ритм музыки. Постучав, я говорю ему, чтобы ложился спать. Завтра школа.
Когда музыка выключается, в доме становится тихо. Я не знаю, чем мне занять себя. Сконцентрироваться на «Мельнице на Флоссе», последней книге из моего списка, не получается.
Я наливаю бурбона и начинаю расхаживать из угла в угол. Что я на самом деле делаю, так это пытаюсь понять, почему Люка распирает от счастья. Дело в том, что я, кажется, знаю причину, но не уверен, как я к ней отношусь.
Он наверняка с кем-то познакомился в Окленде. С женщиной. Это что-то новое… черт, оно страшно напоминает влюбленность.
Я допиваю бурбон и наливаю еще. Я с самого начала ждал, когда это случится. Я знал, наша дружба не вечна… мне повезло, что она продлилась столько, сколько продлилась. Просто Люк… он замечательный. Естественно, он кого-то нашел.
И завтра он мне расскажет о ней.
Я делаю глоток.
Вряд ли я смогу спокойно выслушать эту новость. Черт, мне так грустно от мысли, что я его потеряю. Я знаю, мы по-прежнему будем называться друзьями, но наша дружба перестанет быть прежней. Рядом с ним всегда будет она. Его внимание будет направлено на нее. Потом он переедет. Обзаведется детьми. Поначалу мы будем периодически видеться, потом все сведется к редким емейлам, к открыткам на день рождения и Рождество… а потом не останется ничего, кроме воспоминаний.
Я допиваю стакан.
Пока я не привыкну к этой мысли, я буду уклоняться от его попыток рассказать мне о ней. Просто… просто мне нужно немного времени.
Захмелевший, я перехожу к письменному столу и, испытывая необходимость отвлечься, принимаюсь искать в его ящиках свой список вещей, которые надо сделать до тридцати. Я не прикасался к нему несколько месяцев, но уверен, что он где-то здесь…
Я переворачиваю все вверх дном. Списка нет.
Я вздыхаю. Наверное, нечаянно выбросил.
Качая головой, я достаю блокнот и составляю список по-новой. Часики тикают. Завтра я начинаю…
Глава 5
Люк
В семь тридцать утра я захожу к Сэму с набором гантель. Начинаю было класть их на стол, но он протестующе стонет, и тогда я оставляю гантели на полу в углу комнаты.
В дом врывается Сэм. После пробежки по его раскрасневшемуся лицу течет пот. Он вытирает лоб, и привалившись к кухонной стойке, переводит дыхание.
– И ты бегаешь вот так каждый день? – хрипит он.
Я смеюсь и ухожу за стаканом воды. Он залпом его выпивает.
– Но я прямо-таки взбодрился, – говорит он потом. – Думаю, я могу привыкнуть к тому, что не надо ходить на работу.
Я фыркаю.
– Угу. Понимаю тебя.
Он смотрит на меня поверх пустого стакана. Я стою напротив и не делаю ничего, только смотрю на него, тоже прислонившись к столешнице.
– Когда именно заканчивается твой академ? – спрашивает он.
– Сегодня утром я переговорю со своим боссом. Она уже знает, что я вернулся в Веллингтон. Думаю, начну со следующего учебного года.
– Логично. – Сэм стаскивает с себя мокрую от пота футболку и идет к ванной. Я провожаю его, правда, только до двери. Он бросает футболку в корзину со стиркой и смотрит на мое отражение в зеркале. – Как думаешь, нас не начнет тошнить друг от друга, если мы теперь днями и ночами будем зависать вместе?
У меня перехватывает дыхание, и я улыбаюсь. Черт, меня – точно нет.
– Поживем – увидим.
Он смеется и поддевает большими пальцами резинку беговых шорт.
– Ладно, я в душ. Ты не против выгнать ленивую задницу Джереми из постели?
Я закрываю дверь в ванную и глупо улыбаюсь себе под нос. Как будто мне может надоесть проводить с ним большее количество времени. Напротив, я давно об этом мечтаю. О времени наедине с ним, которое не прерывалось бы постоянно, скажем так, жизнью.
Сэм начинает напевать, и я, решив задержаться еще ненадолго, чтобы послушать, чувствую, как его голос, вибрируя, проникает сквозь дверь и под мою кожу. Содрогнувшись, я неохотно отхожу и бреду к спальне Джереми. Чтобы не опоздать в школу, эта ленивая задница должна была подняться еще тридцать минут назад.
Дверь слегка приоткрыта, и я распахиваю ее.
– Соня, пора встава…
Твою мать!
Я хватаюсь за ручку и захлопываю дверь.
Джереми ругается, как моряк, я – мысленно – тоже, пока торопливо убегаю по коридору на кухню. Черт. Есть такие занятия, свидетелем которых лучше не становиться. Никогда, ни при каких обстоятельствах. И одно из них, стоящее чуть ли на самой верхней строке, – утренняя мастурбация сынишки твоего лучшего друга.
Я распахиваю холодильник. Плевать, что сейчас семь тридцать утра. Я хочу пива.
Увы, но в холодильнике почти ничего нет, кроме початого пакета молока, яиц и кусочка сыра. Я беру молоко и пью прямо из пакета.
Минутой позже на кухню заходит Джереми – одетый и красный, как рак. На меня он не смотрит, а я не смотрю на него.
Тишина между нами такая напряженная, что слышно пение Сэма. Внезапно мне начинает казаться, что он моется целую вечность, хотя едва ли он находится в душе больше пары минут.
– Ты это… хочешь омлет? – натянуто