– Ладно, тогда скажи, что я могу для тебя сделать? Оставить здесь тебя, как это делал Макс, я, пожалуй, не смогу, – начал я, но она тотчас перебила меня, схватила за руку и так на меня посмотрела, что я не успел закончить фразу.
– Но почему? Я буду жить на втором этаже, буду сидеть тихо, как мышка, я уже научилась. А когда вам понадобится моя помощь, я спущусь и сделаю все, что смогу, – приберусь в баре, приготовлю еду, я многому научилась, пока жила с Максом.
– Вы были любовниками? – Не знаю, как так случилось, что я спросил ее об этом. Вот просто вырвалось, и все.
– Нет, что вы!!! – Она замахала руками. – Как вы могли об этом подумать?! Макс был святым человеком, он и пальцем меня не тронул! Какие еще любовники?! Мне хватило и Германа! Я не такая, вы меня просто не знаете! Я не хочу больше любить, я не могу больше любить. Меня так отравили, что я едва осталась жива.
– Отравили? Ты имеешь в виду любовь? – спросил я, хотя и так уже понимал, что именно любовь она и имеет в виду. И это не простые слова, это правда, и знают ее те немногие посвященные, кто когда-нибудь любил. Любовь – это явление практически смертоносное. Но опять же, для посвященных.
Я с трудом мог себе представить тот образ жизни Ольги, который мог бы перейти ко мне словно по эстафете от погибшего доктора Селиванова. Каким, однако, осторожным и аккуратным, получается, он был.
Как можно было в течение целых двух лет скрывать в своем доме девушку?
– Я знаю, о чем вы сейчас подумали, – сказала Ольга дрогнувшим голосом. – О том, что с моей стороны такая просьба выглядит совсем уж нахально. Что у вас есть своя жизнь, что вы – человек общительный, и в баре у вас бывает много людей, и что вам меньше всего хотелось бы, чтобы когда-нибудь меня здесь увидели. Кроме того, у вас может быть и своя личная жизнь, и я буду вам только помехой. Ну, тогда просто позвоните в полицию и сдайте меня. В чем проблема? – Последние слова прозвучали как-то особенно уж громко, с металлом в голосе.
Я пообещал ей, что пока что не стану ничего предпринимать, что сначала надо бы постараться помочь следствию чем могу. Что надо бы встретиться с друзьями Макса, поговорить с ними, подумать, кем могла быть та убитая девушка в белом свитере, что была застрелена рядом с его домом. Вполне возможно, что эта девушка имеет непосредственное отношение к кому-нибудь из нашего поселка. Мало ли, к кому она могла приехать. Может, она чья-то любовница, жена или дочь. И вполне возможно, что кто-то хотел убить ее, а доктор Селиванов просто не вовремя оказался рядом, и его убрали как свидетеля.
– Значит, вы сейчас уйдете? – спросила меня Ольга тоном ребенка (да, она действительно временами напоминала мне девочку!), который боится оставаться один в темной комнате.
– А тебе самой разве не хочется поскорее найти того, кто убил твоего друга? Ведь Макс был твоим другом, я не знаю, покровителем, почти родным тебе человеком! Ты не хочешь узнать, кто его убил? К тому же если найдут убийцу, тогда и тебе нечего бояться.
Она закивала, соглашаясь.
– Да-да, конечно, вам надо пойти. Заодно узнаете что-нибудь новое. А я останусь здесь и буду вас дожидаться.
– Ты это… не бойся… – Я встал, подошел к ней и отчего-то поцеловал ее в макушку. Словно поставив таким образом печать уже своего покровительства над ней.
2
Я напрасно думал, что мне удастся нанести визиты моим друзьям и знакомым из поселка, буквально через несколько минут после того, как мы поговорили с Ольгой, раздался звонок – пришел первый посетитель моего бара. Это был Саша Коневский, поэт и художник, человек весьма энергичный, активный и неравнодушный. Он единственный, пожалуй, из всех практически не пил и не курил, но был, как и все, постоянным гостем в моем баре. Я заваривал ему чай с травами (с его же причем травами, которые он собирал, сушил и приносил мне в большом холщовом мешочке), готовил ему бутерброды или омлет. Он был одиноким, поговаривали, что у него в Москве живет бывшая жена и сын-алкоголик. Это был высокий сухой человек с жесткими седыми волосами на маленькой голове, с внимательными карими глазами и острым носом. Губ у него почти не было, только две темно-красные полоски, словно свежие порезы, между носом и острым подбородком. Он носил всегда неизменно синий пиджак с коричневыми замшевыми, затертыми до блеска налокотниками и протертые на коленях вельветовые, цвета бутылочного стекла, брюки. Худую шею его всегда обнимал темный воротник теплой кашемировой водолазки, которую он носил даже в жару. Порывистость его движений и отрывистая речь выдавали в нем скрытого радикального политика и талантливого оратора, но все это я знал от других. Сам же он себя таким образом никогда при мне не проявлял. Пока.
– Привет, Марк, – сказал он, едва я открыл дверь бара. – Завари-ка мне чай. Что-то меня всего трясет. Нет, ты представляешь, этот урод, я имею в виду убийцу, живет среди нас. Он точно местный. Думаю, привез молоденькую любовницу, поссорился с ней, она убежала, тот побежал за ней, скорее всего, пьяный в лоскуты (вот почему я ненавижу всех пьяниц!), да еще и с пистолетом или ружьем в руках, идиот, и начал палить в нее. Селиванов вышел на шум и получил пулю. Как ты думаешь, Марк, кто бы это мог быть?
Возможно, он озвучил общественное мнение, существовавшее на тот момент. Я был уверен, что до того, как прийти ко мне, он уже успел кого-то навестить или встретить по дороге, и теперь ему хотелось поговорить на эту тему здесь, в баре, причем в надежде, что вскоре здесь появится кто-то еще.
Я поставил воду греться, насыпал в чайник трав и вдруг услышал звук приближающегося автомобиля. Я знал этот звук, это приехал на своем микробусе местный фермер Занозов, который поставлял мне свои сыры, овощи, а также продукты, которые забирал для меня с ближайшего оптового склада. Я не знал более предприимчивого и работящего человека, чем он. Каждый его телефонный звонок или действие со временем приносили ему прибыль, он всегда точно знал, где и каким образом, помимо своей основной фермерской работы, может подзаработать. И это с его легкой руки в моей