– Хотите навести обо мне справки? – спросила она меня как бы между прочим, откладывая книгу, которую читала. Она сидела на диване в гостиной и наблюдала с едва уловимой усмешкой за моими сборами, я очень долго не мог найти галстук. – Галстук-то зачем? Какой-то важный визит?
Мне стало не по себе. Я присел рядом с ней, взял ее за руку. Мне было ужасно стыдно, что я позволил себе сделать это на правах человека, от которого сейчас многое в ее жизни зависело. По сути, она была еще и моей пленницей! И я вот таким образом злоупотребил своим положением. А рука ее была на редкость нежной, шелковистой и холодной.
Я поднял голову и заглянул в ее глаза. Там, внутри них, еще два года тому назад бушевал пожар, и сердце ее билось так, что содрогалось все тело. Любовь сжигала ее, заставляя совершать какие-то безумные поступки, превращая в пепел ее отношения с мужем. И вот теперь она сидела передо мной такая остывшая, какая-то холодная, с потухшим взглядом, словно в ней уже давно все выгорело. Сможет ли она когда-нибудь еще полюбить? Остались ли в ней жизненные силы, чтобы справиться с горем и своими страхами теперь уже тюрьмы? Думаю, что нет. От нее, пожалуй, осталась лишь оболочка. Нежная и изящная.
– Мне надо посоветоваться с одним знающим человеком. – Я не стал ей лгать. – Объясню ему ситуацию, может, он подскажет, что тебе теперь надо делать, как быть. Но ты должна понять, что если тебя на этот раз кто-то заметит у меня, то будет еще хуже.
– Да уж куда хуже-то… – Она тяжело вздохнула.
Тоже верно. Но все равно надо было действовать.
– Ты сиди здесь и не выходи. Наверняка кто-нибудь притащится в бар, будет звонить. Сиди тихо, поняла?
– Это я умею. – Она слабо улыбнулась.
– Да… Ты можешь мне хотя бы назвать свою фамилию?
– Туманова.
Точно, Туманова, подумал я тогда. Сплошной туман, а не девушка. Я оставлял ее с тяжелым сердцем. Как маленького ребенка, который может случайно зажечь спички и устроить пожар или съесть стиральный порошок.
Мы встретились с Фимой в летнем кафе. Он еще больше поправился и выглядел вполне довольным жизнью человеком. Увидев его, я сразу вспомнил, что он не так давно женился. Так вот откуда это счастливое выражение лица и какая-то радость, которую он излучал. Я тоже был когда-то женат, но стопроцентно не выглядел таким умиротворенным, разве что в первые месяцы семейной жизни. И как же давно все это было… Сейчас моя жена живет с каким-то артистом и варит ему борщ. Об этом я прочел как-то в светской хронике.
Мы заказали кофе, и я рассказал Фиме об убийстве доктора Селиванова и Ольге.
– Хочешь сказать, что она целых два года жила у доктора и ее никто не видел?
Я рассказал все, что знал.
– Очень интересная история, – задумался Костров. – Я понимаю, ты хочешь ей помочь и даже чувствуешь какую-то ответственность за нее, но должен сразу предупредить – не стоит воспринимать ее как жертву. Мы ничего о ней не знаем. И я вполне допускаю, что убийца доктора – именно она. И не смотри на меня так. Ты же сам должен понимать, что уж слишком странная история. Надо все проверить.
– Так я для этого к тебе и пришел!
Конечно, мне неприятно было все это выслушивать, хотя я понимал, что ему, человеку постороннему, уж точно нет никакого дела до Ольги. К тому же он профессионал, а потому ему по штату было положено подозревать всех и каждого.
Конечно, я рассказал ему о том, что какую-то девушку видели его соседи и что они недоумевают по этому поводу – зачем было ее скрывать? Откуда им было знать, что девушка сама этого хотела. Что ей важно было скрыться так глубоко, чтобы ее никто не узнал, не нашел.
– Конечно, надо проверить ее мужа, Туманова, жив ли он, – осторожно предположил Фима, стараясь не смотреть мне в глаза. – Да, жаль, что ты не знаешь, как его зовут. Знаешь, сколько в Москве Тумановых?!
– У него еще имя редкое, не то Оскар, не то Осип, точно не помню… Ты что, думаешь, она и его убила? – не выдержал я, повысив голос, да так, что на меня обернулось несколько посетителей кафе.
– Говорю же – все надо проверить.
Он сказал, чтобы я перезвонил ему через три часа, возможно, тогда будет какая-то информация. Пока что ему надо было выяснить все, что было известно следствию по убийству Селиванова, и навести справки о, возможно, пропавшем Туманове и Ольге Тумановой.
– Думаю, ты понимаешь, что в случае чего ты будешь отвечать за сокрытие преступницы, – добил меня Фима.
С одной стороны, я злился на него, с другой – как это ни странно, был ему даже благодарен – ведь он был все же моим другом, а потому должен был предотвратить все риски, связанные с этим делом. Словом, я решил полностью ему довериться и все три часа ездил по Москве, убивая время и беспрестанно размышляя о том, какие последствия меня ждут в случае, если Ольга, мягко говоря, не жертва. Так, измаявшись, я вдруг решил вернуться в поселок и проверить, все ли в порядке.
Я въехал в лес и покатил по дорожке прямо к моему дому. Погода была изумительная, солнце дробилось в стволах гигантских елей, я вдыхал чудесный воздух через открытое окно. Музыку я в тот день не включал – всецело был погружен в свои мысли и не желал, чтобы меня хотя бы что-то отвлекало. Ведь музыка – весьма ассоциативная штука, слушая определенную мелодию, начинаешь вспоминать все то, что с ней было связано. Но теперь-то у меня началась новая полоса в жизни, а потому я не желал