Он зло прищуривает левый глаз.

— Извини, но с моими друзьями теперь разбирайся сама! Не хер было ехать сюда, идиотка! — выплевывает пренебрежительно с такой лютой ненавистью в глазах, что мороз почти физически кусает кожу.

— Чертова бесчувственная скотина! — бросаюсь на него я. Луплю, не жалея сил.

Беркутов больно стискивает мои плечи.

— Если с моей сестрой что-то случилось, то клянусь, клянусь, Беркутов, я свидетелей найду! Посажу его, понял! — в отчаянии обещаю я. — За то, что вывезли меня сюда! Или просто… просто убью его! Убью, если с ней. Если с ней…

Пока я выдаю этот свой бессвязный, кривой эмоциональный монолог, его лицо мрачнеет с каждой секундой. Становится чернее тех туч, что заполонили сегодня ночное небо.

Резко распахивается дверь. На пороге комнаты стоят Абрамов и прижимающий к затылку полотенце Пилюгин.

— Эта сука разбила Пилюле голову! — гневно информирует Беркутова Ян.

Повисает подозрительная пауза, но потом…

Все происходит так быстро, что я едва успеваю хватануть ртом порцию кислорода. Беркутов, скрипнув зубами, в один выпад умудряется схватить Яна и впечатать его в стену напротив. Бьет по лицу. С такой силой, что Абрамов начинает скулить, как раненый зверь. Пилюгин же, отшатнувшись назад в коридор, спешит ретироваться.

Приложив ладонь к губам, молча наблюдаю за тем, как Беркутов хватает за грудки осевшего от удара на пол Яна, и швыряет его в холл, сопровождая все это нецензурной бранью.

Я не могу найти в себе силы, чтобы выйти туда. Просто не могу и все. Улавливаю фоном звучащие голоса. Голоса Бондаренко и того другого парня. Они взывают к разуму слетевшего с катушек именинника, а я, замерев, слушаю… Приглушенные стоны Абрамова. Трусливое «Не надо, бро» — Пилюгина. «Это же просто прикол, Ром» — до смерти перепуганного Бондаренко.

Может, и нельзя так говорить, но я наряду с паническим страхом чувствую странное удовольствие. Да простит меня бог, но в глубине души я рада, что они получили некое возмездие в лице кулаков Беркутова. Пусть эти побои будут небольшой платой за весь тот ужас, который я пережила в эту ночь. Удивительно. Никогда не думала, что в кои-то веки буду благодарна своему врагу!

— Ты рехнулся? Из-за какой-то шлюхи! — доносится гундосый голос Яна из коридора.

Не хочу это слушать.

Бесцеремонно захожу в чужую ванную комнату, плотно прикрывая дверь за своей спиной. Тело пробивает крупная дрожь. Она рассыпается по плечам и спускается вниз.

Скидываю измученные кеды и ступаю босыми ногами на черную плитку. Хочу протянуть руки к непонятным, навороченным кнопкам, но внезапно вода: теплая, почти горячая, сама обрушивается на меня с потолка словно дождь. Сенсоры… 21 век.

Оседаю прямо на пол. Безучастным взглядом наблюдаю за тем, как вода смешивается с краской. Смывает ее с меня.

Жаль, что нельзя также уничтожить этот день. Отправить его в сток, будто и не было его вовсе.

Я вдруг понимаю, что не плачу все это время. Потому что слез нет. Совсем… Там в лесу они брызнули от боли, а чуть раньше в подвале — норовили появиться от отчаяния, но сейчас… желания разрыдаться у меня нет совершенно. Глаза сухи, а внутри — пустота. Разве что голова без конца прокручивает эпизоды сегодняшней ночи. От звонка Вити Цыбина до метающего молнии взгляда Беркутова.

«Повелась на бабло, не зная того, что тебя ждет? И какова же была твоя цена?»

Зажмуриваюсь. Как он мог подумать, что я… добровольно приехала сюда, чтобы заработать таким способом!

Отвращение. Вот, что я испытываю к таким, как он. Избалованным, циничным детям богатых родителей. Они считают, что все можно купить. Абсолютно все. И право на безнаказанность тоже.

«Ты вообще в курсе, чем по традиции заканчивается этот пейнтбол?

«Знаешь, что означает выражение пустить по кругу»?

Меня всю передергивает, и к горлу подкатывает тошнота. Лучше умереть, чем быть изнасилованной этими отморозками. Я скорее удавилась бы, если бы до этого дошло…

Маниакально тру кожу, стирая раздражающую глаз цветную краску: желтую, синюю, красную, зеленую. Потом промываю волосы. Выжимаю, тяну до боли. Ощущаю первобытную злость. Злость на то, что такие ублюдки есть на свете. И они ведь не просто существуют, а наслаждаются каждым днем, с легкостью разрушая чьи-то жизни! Видят себя эдакими кукловодами.

Не сразу замечаю, что в помещении нахожусь уже не одна. Только когда сквозь толщу воды цепляю взглядом фигуру Беркутова, склонившегося над раковиной.

Умывает лицо. Шею. Руки.

Кровь: его ли или чужая, я не знаю, на фоне белоснежной раковины смотрится особенно жутко. Капает, окрашивая воду в красный оттенок.

Поворачивает голову. Грудь тяжело вздымается. Дышит так, словно марафон пробежал. Но кое-что меня поражает особенно… У него какие-то совершенно дикие, безумные глаза. Демонические. Почти черные. Злые. Пугающие.

Зрительный контакт с ними пробирает до костей. Заставляет внутренне сжаться.

Такого Беркутова я, пожалуй, еще не видела. Все, что было до — просто ничто в сравнении с этим…

Сдергивает с вешалки полотенце и, скользнув взглядом по моим прижатым к груди ногам, выходит из ванной комнаты, оставляя одну.

Опускаю голову. Да, уже сейчас все выглядит кошмарно. Мне обеспечены синяки на долгие недели. Стреляли-то с близкого расстояния, да к тому же, на мне ведь совсем не было никакой защиты. Если не считать маски, которую я сорвала и бросила там у деревянного домика.

Встаю. Ульяна. Мне надо к ней…

Я запрещаю себе думать о плохом, но в голове столько тревожных мыслей, что паника накатывает с новой силой.

Выхожу на мягкий ковер. Кашляю. Открываю кран. Наклоняюсь и жадно пью холодную воду. После — вытираю мягким, махровым полотенцем пострадавшее тело и волосы, стараясь не особенно смотреть в зеркало. Потому что отражение — не радует совсем…

Выхожу в комнату, потоптавшись у двери несколько невыносимо долгих минут. Прохлада, лизнув спину, пробирается и выше. От чего кожа покрывается мурашками.

— Вещи на кровати, — слышу я его резкий голос. Стоит у окна в излюбленной позе. Опирается на подоконник. Руки в карманах. На нем уже мотоциклетный костюм и кроссовки. — Одевайся. Домой отвезу.

Мне дважды повторять не надо. Это, пожалуй, самые желанные слова, которые я надеялась услышать от кого-нибудь сегодня.

Плевать на его друзей, бессовестно издевавшихся надо мной. Плевать на него и его слова о моей «стоимости». И даже на эти вещи, покоящиеся на идеально заправленном покрывале. Его вещи, которые придется надеть. Ведь мои, к сожалению, остались там в лесу.

— Отвернись! — командую сквозь зубы.

— Как-то поздно стесняться, — заявляет он, продолжая пялиться на меня в упор.

Один бог знает, как меня это выводит из себя.

— Да и к черту тебя! — хватаю одежду, с силой сжимая от гнева губы.

Дрожащими пальцами натягиваю серый свитер на мокрый, спортивный бюстгальтер. Тону в нем, но теплая, гладкая ткань приятно греет кожу, создавая иллюзию мнимого комфорта, а потому, все,