Игорь!
При прощании я растерялась и не поблагодарила тебя за приятный вечер. Так вот — спасибо.
* * *Юленька!
Достал по случаю два билета в Театр на Таганке.
Буду тебя ждать завтра, в пять часов, у института. Спектакль — «Мастер и Маргарита». Жду!
* * *Милая, дорогая, любимая Юля!
Я сказал тебе все, что хотел сказать. И вот мы простились, я в своей комнате, а сердце полно тобой. Так хочется повторять снова и снова: я люблю тебя. Так хочется, чтобы весь мир узнал: я люблю тебя. ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! Завтра я повешу этот листок на доске объявлений, нашей доске. Не кори меня за сумасшедшую выходку: это только от любви к тебе.
* * *Юлия Солнцева и Игорь Стекольщиков сообщают о своей свадьбе и приглашают желающих поздравить 2 июня в 18 часов в комнату 117.
* * *Товарищи студенты!
Не оставляйте свои часы и другие носильные вещи в местах общего пользования. Учтите, что это может привести к самым неожиданным и неприятным последствиям.
Комендант.
1982Буркин и море восхищения
Начальник отдела Буркин писал юмористические рассказы.
Он зачитывал их на работе, и все смеялись и бурно выражали свое восхищение. Потому что Буркин был начальником отдела.
Однажды он принес рассказ литконсультанту Коршун-Ястребовскому. Тот тоже выразил ему свое восхищение, потому что тесть Буркина был слесарем в автосервисе.
Тогда Буркин отдал рассказы редактору Черкалову, и тот, в свою очередь, выразил свое восхищение. Потому что жена Буркина была завотделом магазина «Тысяча крупных вещей».
Рассказы издали, и критик Варанский написал статью, в которой несколько раз выражал свое восхищение. Потому что Буркин угостил Варанского восхитительным ужином в ресторане «Перо».
После этого Буркин стал известен и даже начал вести семинар молодых юмористов. В семинаре занимаются Иван Петрович, Владлен Давидович и Зоя Филипповна. Они по очереди читают свои рассказы, и Буркин всем им выражает свое восхищение. Потому что Иван Петрович — брат литконсультанта Коршун-Ястребовского, Владлен Давидович — сын редактора Черкалова, а Зоя Филипповна — жена критика Варанского.
1982Золотые руки
«В этой семье явно не хватает мужского начала, — думал Слава Козырев, следуя с воскресным визитом в дом к любимой девушке Гале. — Это надо использовать. Она должна понять: с мужчиной лучше, чем без него».
Прибыв в квартиру, Слава сдержанно и с достоинством поздоровался с Галей, а затем последовательно с ее мамой, ее бабушкой и ее сестрой.
Галя провела Славу в свою комнату. Слава оценивающе огляделся.
— Осваивайся, — сказала Галя, — я сейчас.
И вышла.
Слава тут же кошачьим шагом подошел к магнитофону, конспиративно оглянулся, залез в его внутренности и что-то там открутил. Потом бросился к телевизору и вырвал из него предохранитель. А потом двинул ногой по ножке книжного шкафа — так, что шкаф грузно заскрипел и перекосился.
Покончив с этим, Слава удовлетворенно опустился в кресло.
Вошла Галя.
— Скоро будем обедать, — сообщила она. — Как дела в институте?
— Давай лучше послушаем магнитофончик, — фальшивым голосом предложил Слава.
— Как скажешь.
Галя щелкнула кнопкой. Магнитофон не работал.
— Не работает, — весомо констатировал Слава. — Быстро неси мне отвертку, плоскогубцы, пассатижи.
Галя покорно принесла инструменты.
— Отвертку. Держи здесь. Теперь здесь, — коротко командовал Слава. Он быстро входил в роль хозяина. — Включи пока телевизор. Там «Утренняя почта».
— Ой, а он тоже сломался…
— Починим. Дойдет и до него очередь, — сквозь зубы бросил Слава. — Так, магнитофон сделал. Будет работать, как часы. Тебе повезло. Еще бы два часа промедлила, и все, пиши пропало. Приворачивай крышку, я займусь телевизором.
Галя неумело принялась завинчивать винты, а Слава деловито подошел к телевизору, сделал над задней крышкой несколько пассов, вставил предохранитель и щелкнул выключателем.
Телевизор заговорил голосом Юрия Николаева.
Слава потер руки, мимоходом поправил, слегка крякнув, перекошенный шкаф и уселся в кресло. Развалился, откинулся. Устало, по-мужски, по-хозяйски…
Галя посмотрела на него очень нежным, очень преданным взглядом. Потом подошла и присела на ручку кресла.
— Милый, — ласково сказала она, — я там белье замочила. Может, простирнешь?
1982«Хотя видит иначе…»
— Знаешь, иногда думаю, — вдохновенно говорил он, склоняясь над ней, — что другие люди видят все не так, как я… Вот лист. Я вижу его зеленым. А для другого он — красный. Но все говорят — листья зеленые. И другой это повторяет, хотя видит иначе. Или этот асфальт, черный от дождя, лоснящийся. Кому-то он кажется белым. Но люди условились называть его черным… Ужасную чепуху болтаю?
— Нет, не ужасную, — сказала она.
Ей хотелось зевнуть, но она понимала, что этого делать не следует.
Он проводил ее, потом ехал домой, и перед его внутренним взором стояли только ее огромные голубые глаза, и губы ее, и маленькие нежные ручки. Ничего больше он не видел и с ласковой улыбкой перебирал в уме подробности свидания.
А она видела иначе: у него хорошая квартира и очередь на машину, он неплохо зарабатывает; он не пьет, не курит, наконец, он любит ее, и, стало быть, она может делать с ним все, что захочет.
Она все видела иначе.
1981Снежный человек
— Дело такое, Дмитрий Львович, — несколько смущенно проговорил директор НИИ «Природоведение» Курдюков, человек интеллигентнейший, мягкий, — жалуются на вас сотрудники.
Слонимов, начальник отдела мозоленогих, усердно ел глазами директора.
— Да вы садитесь, Дмитрий Львович, — устало махнул рукой директор. Слонимов сел по стойке «смирно». — Сетуют: грубите вы подчиненным. Кричите на них. Ногами топаете. Нельзя же так, голубчик… Хочу посоветовать вам: проявляйте побольше демократизма. Вас должны не бояться, а уважать… Будьте с людьми поласковее. Поговорите с ними о чем-то общечеловеческом. О футболе, например. Спросите, как здоровье. Похвалите новое платье… Хорошо? Ну, идите, голубчик.
Слонимов кивнул, повернулся и вышел.
Слонимов был человеком дела и все, что говорил директор, понимал как непосредственное указание. И сейчас, следуя к себе, он уже намечал план действий.
На лестничной площадке Слонимову встретился самый робкий, самый забитый его сотрудник Шуршанчиков. Шуршанчиков курил, печально глядя в окно.
«Ага, на ловца и зверь бежит», — подумал Слонимов. Он тихо подошел к Шуршанчикову и громовым голосом опросил:
— Что, проиграл «Спартак»?
Шуршанчиков вздрогнул от начальственного баса и выронил сигарету.
— Да… вот… травмы… — пробормотал он.
— Травмы… — презрительно протянул Слонимов. — Почему Гаврилов не забил в пустые ворота? Почему, я вас спрашиваю?!.
Шуршанчиков растерялся. Вид у него был такой испуганный, словно это он, младший научный сотрудник Шуршанчиков, лично держал Гаврилова за ногу в штрафной площадке.
— Играть надо! — рявкнул Слонимов. — Лучше играть!!!
У Шуршанчикова задрожали руки.
— Да я… — стал оправдываться он.
Слонимов брезгливо отстранил его и прошел в свой кабинет.
Сев за стол, он пометил на отрывном календаре:
— футбол
— здоровье
— новое платье
и против пункта «футбол» поставил жирную галочку.
— Далее! — снял телефонную трубку. — 2–74!.. Черт, занято! 2–68!.. Вагонетко мне!.. Куда вышел? Вечно он где-то шляется! Найдите его, да поживее, поживее!.. Вагонетко? Слушайте, как ваше здоровье?.. Что? Говорите громче, у вас что, полипы? В порядке здоровье? Коклюшем, ветрянкой