После матча (2:0 в нашу пользу) Марик еще к таксистам сбегал, взяли беленькой, потом принес гитару, мы пели: «Вот, новый поворот…» — и вспоминали тебя. Все-таки наши ваших на чемпионате мира сделают, попомни мои слова. До свиданья, твой Слава».
…В далекой Гааге, на двуспальной кровати, крытой ослепительным покрывалом, рядом с персональным компьютером и видеомагнитофоном, не спал человек, перечитывал письмо, стискивал кулаки и плакал.
1989Срочное задание
Вбегает ко мне редактор.
— Вот тебе срочное задание, — говорит, — садись и пиши о пачулях.
— А можно? — спрашиваю.
— Ты что, с Луны свалился? — кричит редактор. — «Вести» уже написали, «Светлячок» написал, «Голос литератора» написал! Мы, как всегда, в хвосте!
На следующий день приношу статью о пачулях.
— Видеть не могу твои пачули! — говорит редактор. — Убери их от меня!
— А что такое? — спрашиваю.
— «Вестям» указали, «Светлячку» сделали внушение, а «Голос литератора» одернули. Понимаешь?
На следующий день прихожу на работу, а меня уже редактор дожидается.
— Ну где ты шляешься? — спрашивает. — Давай срочно свои пачули.
— А что случилось? — спрашиваю.
— Тех, кто одергивал, — поправили. Понимаешь?
Схватил редактор мою статью и убежал.
Прихожу на следующий день гранки вычитывать.
— Забирай свои пачули, — говорит редактор.
— А почему? — спрашиваю.
— Поправить-то поправили, — говорит редактор, — но ведь и одергивали же. Понимаешь?
Вечером он мне домой звонит.
— Срочно вези свои пачули!
— А что случилось?
— Вы вечно спите! Уже и «Горн» пачули дал, и «Суббота» дала, и даже «Мяч и шайба» подбирается!
Примчался в редакцию.
Редактор увидел меня, рукой пренебрежительно махнул.
— А, пачули… Пройденный этап. Теперь о супельниках надо писать.
— Неужели можно? — ахнул я.
1988Плач по 6-й статье[1]
Ау, ЦК КПСС…Не зная страха и смятений,он был заоблачным, как гений,и неуклонным, как процессдвиженья массы до небес —ура ЦК КПСС?Его карающая дланьнад нами нежно повисала,и путь нам в завтра озаряладекретов сдержанная брань!Он видел все, как Саваоф:когда сажать и сколько сеять,когда смолчать, когда проблеять,и пищу даровал, и кров,и ведал заготовкой дров,знал, как растить детей и лес,пасти технический прогресс —увы, ЦК КПСС…О, где твой лучезарный свет,твои великие уроки?Как жить без сладостной опеки? —Я обрыдал свой партбилет…Навек осиротели мы!Кто озарит нам путь из тьмы?Но я не поддаюсь судьбе.Ура! Осталось КГБ.1989Обновление нашего дома
Он вчитался в пожелтевшие строчки. Как давно, кажется, это было.
«Завод мерно дымил всеми своими трубами, как бы заверяя, что месячный план будет выполнен, как всегда, на 101 процент. В кабинете нас ждал директор Н. М. Пропиленов, который сказал, что трудовую победу коллектив посвятит 70-летию дорогого товарища. Мы прошли в цех, в котором сновала, обслуживая 3500 станков, 82-летняя А. П. Ходикова. «Успеваете?» — на бегу спросили мы ее. «На пенсии отлежусь!» — отшутилась на бегу ударница, задорно подмигивая. Над заводом вставала луна, на которой, казалось, видны победные следы советского «Лунохода»!
Эх, старье, старье — давно забытый стиль… То ли дело сейчас!
«Завод гнусно дымил трубами, превышая предельно допустимую концентрацию норсульфазола в 10 000 раз. У ворот бушевал экологический митинг. В кабинете нас ждал директор Н. М. Пропиленов. «Пользуетесь ли вы обкомовским пайком?» — напрямик спросили мы его. Тот жалко забормотал, что сдал персональный автомобиль и ездит теперь на самокате. В цехе, остановив все станки, нас ждали 3500 работниц, которые наперебой жаловались на жилье, колбасу, радиационный фон и облсовпроф. На стихийном митинге выступила А. П. Ходикова. Трагично сложилась ее судьба. Она в 1916 году послала воздушный поцелуй Николаю II, за это была трижды репрессирована, сыновья ее стали ворами в законе, внучки — инвалютными, правнуки — рокерами. Подрастает правнук рэкетир.
— Как вывести страну из кризиса? — спросили мы ее.
— Частная собственность нужна, — задорно прошамкала Ходикова.
Над заводом вставала луна, похожая на неконвертируемый, обесцененный рубль…»
Он отодрал от стены старый газетный лист и нашлепнул новый. Размазал клейстер. «Клеить надо на совесть, — подумал он. — Обои доставать — по-прежнему такая мука…»
1990Русская женщина
Хлопушкинский чугунный завод должен был посетить Генеральный секретарь с супругой. Надежду отобрали в числе тех, кто случайно должен был повстречаться ему у конвейера.
Секретарь парткома провел среди отобранных летучий инструктаж.
«Будет спрашивать, на что жалуетесь, отвечайте — все хорошо. Если станет настаивать, говорите — кооперативы замучили. Цены сильно высокие».
Вечером Надежда рассказала мужу о событии. «Охота тебе попкой быть, — буркнул тот. — Говори как есть».
«А как есть?» — задумалась Надежда. А было: дым от завода, веревочная колбаса по талонам и комната в общежитии.
«Напишу ему письмо», — вдруг решила Надежда. Ей представилась картина из фильма про декабристов, где дама в длинном платье падает ниц перед монаршим конем и протягивает свиток. Надежда испугалась сравнения и отогнала картинку от себя.
Полночи Надежда писала и спала потом очень беспокойно. Ей снилось, как ее, голую, обыскивает парторг, находит письмо и строго говорит: «Нехорошо, Надежда!»
Утром Надежда в новеньком комбинезоне стояла у конвейера и собирала из отходов производства игрушечные будильники, похожие на гири. Письмо за пазухой вспотело.
Вдруг бегут начальник цеха и парторг, оба белые.
— Выручай, Надежда! Светлецова заболела. Будешь хлебом-солью ЕГО встречать.
На Надежду нацепили кокошник, сунули хлеб-соль и вывели к Доске почета.
Час минул, два. Надежда закоченела.
Вдруг бежит парторг, глаза белые:
— Выручай, Надежда! От Матвеича в мартеновском пахнет!
Помчались в цех. Надежда отогревалась у доменной мечи, стояла, как дура, в каске на кокошнике и с хлебом-солью, который позабыли отобрать.
А Генеральный так и не приехал. Задержался то ли в обкоме, то ли в горкоме.
Пришла Надежда домой, а у сына жар, муж не кормлен. Быстро — горчичники ставить, борщ разогревать!
Выручай, Надежда!
1989Последний бой кибальчиша
Утром, как всегда, плюясь и шаркая, Кибальчиш потащился за молоком и папиросами.
По дороге заглянул в винный — так, из любопытства, все равно, если б чего было, очередь бы подсказала.
Зашел и обомлел: пахнет ванилью, грязных опилок на полу как не бывало, продавщица — в крахмальном фартучке, а главное — бутылок столь, сколь не видел Кибальчиш (а