Конечно, Ники Каро приходит сюда совсем не за мусором. Здесь, на сортировке, работает по вечерам главная причина недовольства его родителей. Вот же она — робко мнётся на границе тени и света тусклого уличного фонаря.
Делая вид, что не видит её, Ники украдкой косится на длинные ноги в ярких сапожках и застиранных штанах, замечает тёмное пятно на коленке: прилип кусочек водоросли. Взгляд скользит выше — по бурому, растянутому от долгой носки свитеру, прижатым к груди кулачкам. «Она каждый раз так меня встречает. Стоит в полутени, сжав кулаки на груди, — думает Доминик — и не может сдержать улыбку. — Вот сейчас…»
— Ники-кун, — окликает его робкий голос обладательницы мешковатого свитера.
— Кейко-о-о! — радостно вопит Доминик, раскидывая объятья. — А я тебя высматриваю-высматриваю… Думал — ушла, не дождалась, нашла другого.
Даже при плохом освещении видно, как девушка краснеет. Раскосые тёмно-карие глаза наливаются слезами, губы обиженно сжимаются. Ники становится стыдно за глупую шутку — но лишь на мгновение. Он подбегает к Кейко, осторожно обнимает её.
— Ну же, прости. Я так не думал. Глупо пошутил, извини.
Она молча кивает, утыкается лбом ему в плечо. Доминик оглядывается, ловит заинтересованные взгляды перекупщиков и быстро шепчет в прикрытое длинными тёмными волосами ухо девушки:
— Пойдём отсюда, пока вон тот мужик от зависти не лопнул. Я кое-что тебе привёз.
Кейко неуверенно пожимает острыми плечами:
— Не надо подарков, Ники-кун. Я и так…
— И слушать ничего не желаю, — закатывает глаза Доминик. — Подарки — это моё личное и добровольное дело. Так? Ну и вот. Не понравится — выбросишь. Или отдашь своей злюке-сестрице.
Молодой человек вкладывает ей в ладонь плитку прессованных сухофруктов и увлекает девушку за собой. Они покидают свалку, идут узким пыльным переулком, спотыкаются обо что-то в темноте. Доминик разражается фонтаном неизысканных ругательств, Кейко нервно смеётся.
— Валите отсюда, чёртовы гуляки! — откликается из-под груды мусора сонный голос.
— Ты бы не спал на земле, приятель, — нейтральным тоном советует Ники. — Синий лёд…
И резко смолкает, уворачиваясь от летящего булыжника.
— Катись, умник! — несётся из-под хлама. — Какая разница, как подыхать!
Ники уже не слушает, быстрым шагом удаляется прочь. Кейко почти бежит за ним, то и дело оглядываясь назад. Догоняет, бережно касается локтя. Парень с грустной усмешкой обнимает её за плечи, целует в щёку.
— Уведи меня куда-нибудь, Кей. Давай сбежим. Достали все.
— Куда ты хочешь?
На секунду он задумывается, сбавляет шаг.
— Две вещи никогда в жизни не видел: море и небо. Отведёшь?
Кейко грустно качает головой. В раскосых глазах читается испуг.
— Нельзя. Там опасно для тебя.
Ники гладит щёку девушки, касается трубочки носового катетера.
— Кей, мы ненадолго. Я знаю, что воздух не убивает сразу, если ты без защиты. Ты в безопасности, а за себя я не боюсь, — Он делает паузу, видит нерешительность на лице Кейко и вкрадчиво тянет: — Ну пойдё-ом… Ответственность за последствия я беру на себя. Хорошо?
Он ни на миг не сомневается, что она исполнит его просьбу. Брату Советника Каро никто не отказывает. В этом секторе Третьего круга Азиля — точно. Можно даже не прибегать к безотказно действующим словам, произносимым с лёгкой укоризной: «Ну ты же меня любишь?» Бабская фраза, но на влюблённых дурочек действует стопроцентно. Доминик Каро не раз в этом убеждался.
Кейко Дарэ Ка вежливо улыбается и протягивает ему руку.
— Только ненадолго, Ники-кун, — просит она. — Ночью снаружи холоднее, чем под защитой Купола. Там ветер сильнее.
Вскоре они подходят к границе Азиля. Остаются за спиной редкие огни спящего Третьего круга. Земля суха и абсолютно безжизненна, под ботинками похрустывает подёрнутый инеем гравий. Доминик останавливается перед высоченной колонной одной из опор Купола, задирает голову и пытается рассмотреть в темноте границу между небом, привычным ему с рождения, и тем небом, которое он так хотел увидеть. Кейко ёжится от пронизывающего ветра, приплясывает рядом, дышит теплом в озябшие ладони.
— Не вижу, — разочарованно выдыхает Ники. — Всё такое же.
— Мы ещё не вышли из-под края. Осталось чуть-чуть, — мягко говорит Кейко. — Идём.
Ещё на триста метров прочь от города, и девушка останавливает Доминика.
— Смотри теперь.
Ники ставит на землю коробку, которую взял с собой, плотнее запахивает куртку и всматривается в небо. Сперва довольно трудно рассмотреть что-то сквозь запылённый воздух, но постепенно Доминик начинает различать в вышине яркие светящиеся точки. Он вытирает слезящиеся от ветра и пыли глаза и снова вглядывается в темноту над головой.
— Кей… Я вижу! Искры над нами — это же звёзды!
Восторженный голос срывается, становится трудно дышать. Накатывает тошнота и головокружение — то ли от осознания того, какая бездна развернулась над ними, то ли от пребывания вне Азиля. Кейко быстро оказывается рядом, обнимает, старается удержать Ники на ногах.
— Фух, я в порядке, в порядке! — сопротивляется Доминик и снова задирает голову. — Ну это же невозможно не хотеть увидеть! Ради этого стоит… Уффф…
— Уходим, — сухо отрезает девушка. — Если тебе станет ещё хуже, я тебя не донесу.
На этот раз он не возражает и позволяет увести себя. Медленно бредёт, опираясь на хрупкое плечо Кейко, старается дышать размеренно и спокойно. Девушка хмурится. Что ей до того, что Ники уносит с собой целую бездну, полную звёзд. Больше всего Кейко Дарэ Ка боится, что её бесценный Ники-кун останется здесь, надышавшись ядовитого воздуха, а она, тщедушная девушка с самого дна Азиля, ничем не сможет ему помочь.
Доминик плохо помнит, как они с Кейко добрались до её дома. И как ему удалось убедить девушку, что он в порядке и дальше пойдёт один. Удалось же — и отлично. Хорошо, что именно сейчас её нет рядом. Слишком непривычно ощущение заботы. Оно делает его слабее и уязвимее, а именно сейчас необходимо быть собранным и серьёзным. Предстоит важный разговор, от которого зависит очень много.
Подъём в темноте на третий этаж по лестнице без перил занимает вечность. Ники бодрится, старается дышать ровнее, держать спину прямо. Ему кажется, что лёгкие превратились в громадные каменные глыбы, и каждый вдох и выдох — это попытки сдвинуть с места здоровенные булыжники. Ноет каждая мышца, кружится голова.
Последняя ступенька. Доминик делает шаг вперёд, протягивает руку и опирается об стену. Стоит с минуту, ждёт, когда немного успокоится частящий пульс. Прислушивается: в недрах высокого здания плачет ребёнок. Звук разносится эхом, множится, становится выше, переходя в нестерпимый, сверлящий череп визг.
— Твою мать!!! — орёт Доминик, стискивая ладонями виски.
Сползает по выщербленной стене в воняющем мочой углу, ловит ртом воздух. Где-то хлопает