– Нет, – отвечаю я слишком резко.
Я смотрю вниз на свои ладони и заставляю себя дышать глубоко и ровно. Нужно что-то сделать; я и так уже вышла из образа. Я могу быть только жертвой и никем другим, даже на мгновение.
– Так когда вы сдались и прекратили поиски? – снова спрашиваю я.
Андополис поднимает на меня глаза, по его лицу скользит мрачная тень.
– Мы не сдались. Просто расследование заглохло, – продолжает он, отводя взгляд, и я догадываюсь, что он чувствует: вину. – Мы проработали все версии. Ты понимаешь?
– Да.
Снова чувство вины, хотя он и пытается это скрыть.
– Давайте постараемся сконцентрироваться на том дне, – предлагает Малик. – Мы говорили о твоей последней смене в «Макдоналдсе».
Нужно избавиться от Малика. Я вижу, что он хороший следователь, но, похоже, без особого личного отношения. Он просто воспринимает это дело как свою работу, а я ее важная составляющая. Но это все.
– Вообще-то я не откажусь от чашки чая. Если можно, – спокойно говорю я, глядя на Малика.
– О’кей, – отвечает он. – Одну минуту.
Как только за ним захлопывается дверь, я наклоняюсь вперед.
– Он мне не нравится! – в панике шепчу я.
– Почему? – удивляется Андополис.
– Он пугает меня. Я чувствую себя неуютно, когда он здесь. Можно, чтобы остались только вы?
Грудь Андополиса раздувается. Идиот. Он тоже недолюбливает Малика; возможно даже, не хотел делиться своим делом с каким-то молодым карьеристом.
– Вам я доверяю, – добавляю я. – Пожалуйста.
– Посмотрим, что я могу сделать.
Он поднимается с дивана и выходит из комнаты. Мне очень любопытно, какой разговор они сейчас ведут по ту сторону зеркала. Я запрещаю себе смотреть туда.
Через несколько минут Андополис возвращается с чашкой чая и едва уловимой торжествующей улыбкой в уголках губ.
– О’кей, Бек, с этого момента буду только я.
– Спасибо! – восклицаю я.
– Все в порядке. – Он ставит чай на маленький столик рядом со мной. – Если ты вдруг расстроишься или почувствуешь себя неуютно, скажи мне. Я постараюсь сделать все, чтобы это исправить. Договорились?
– Договорились, – отвечаю я и невинно смотрю на него. Он думает, мы на одной стороне.
– Отлично. Теперь, когда ты готова, нам действительно очень нужно поговорить о той ночи. Ночи, когда тебя похитили. Любая деталь, которую ты вспомнишь, поможет найти того, кто это сделал.
Он обращается со мной, как с хрупким ребенком, того-то мне и нужно.
– Я кое-что помню, – говорю я.
– Что? – спрашивает он.
Я смотрю перед собой и считаю в уме до десяти, пока комната не погружается в вязкую тягостную тишину.
– Мне было холодно и страшно, – произношу я, досчитав до десяти. – Все вокруг было черным.
Я говорю медленно, усиливая напряжение.
– Помню звук сирен. Они все ближе и ближе. Я думала, что спасена. Но они проезжают мимо. Становятся тише. Я поняла, что это не ко мне.
Я поднимаю глаза – его лицо искажено виной и стыдом. Он попался.
– Я устала. И хочу к родителям.
Когда отец везет нас домой, меня ужасно клонит в сон на заднем сиденье. Я действительно очень устала.
– Вы не против, если я вздремну, пока они не приехали? – спрашиваю я. Имена братьев уже вылетели из головы.
– Конечно. Ты наверняка без сил.
Лежа на простынях Ребекки, я задумываюсь, меняли ли их вообще. Или это то же самое постельное белье, на котором она лежала одиннадцать лет назад, тем утром, когда вышла из дома и больше не вернулась. Наверняка поменяли.
Вскоре я слышу стук входной двери и два мужских голоса. Должно быть, это ее братья. Они ожидают, что я спущусь и поздороваюсь с ними, но даже мысль о том, чтобы снова подняться, кажется мне невозможной. Моя рука пульсирует. Повязка затянута слишком туго. Я решаю, что встану через минуту. Пусть мама посвятит их во все детали, о потере памяти и руке.
Переворачиваясь на другой бок, я вдруг понимаю, что мне плевать, меняли постельное белье Ребекки или нет. Простыни теплые и шелковисто-мягкие на ощупь. Иметь собственную кровать в больнице было хорошо, но сейчас просто фантастика. Новое ощущение безопасности и комфорта делает прошедшую неделю какой-то нереальной, словно это был ночной кошмар.
Когда я просыпаюсь, уже смеркается. Я даже не помню, как заснула. С трудом вылезаю из постели, во рту отвратительный привкус, расчесываю волосы пальцами и открываю дверь спальни. Рано или поздно мне придется встретиться с ними, и чем дольше я это оттягиваю, тем сложнее будет. Спускаясь по лестнице, я замечаю, что в доме необычно тихо, но повсюду включен свет. Сначала я даже думаю, что они куда-то вышли, но вряд ли меня оставили одну вот так сразу.
Я различаю какое-то движение справа от меня. Поворачиваюсь в ту сторону, и передо мной открывается кухня. Вот они где. Мама, отец и два брата сидят за круглым кухонным столом. Перед каждым стоит грязная тарелка. Видимо, они только что поужинали. Они не разговаривают и даже не смотрят друг на друга.
На секунду я застываю в нерешительности на пороге, жду, что они пошевелятся, заметят мое присутствие, но этого не происходит. Они сидят в тишине, с прямой спиной, но пустым взглядом и опущенной головой. Наверное, для них это тоже был непростой день. Однако в этом идеальном образе семьи есть что-то странное, нездоровое. Но у меня сейчас проблемы посерьезнее, поэтому я не обращаю внимания и вхожу к ним.
4
Бек, 11 января 2003 года
Был уже почти час ночи, когда Бек наконец-то закрыла дверь своей спальни, нырнула в постель и выключила свет. Она слишком устала, чтобы двигаться быстро. Стоя в душе почти двадцать минут, она отмывала жир с рук и пыталась избавиться от запаха горелого мяса, который застрял в ноздрях. Приняв наконец горизонтальное положение, застонала от удовольствия и облегчения. Хлопчатобумажные простыни казались такими чистыми и мягкими. Она собиралась объявить Эллен, что больше не хочет работать до закрытия. Дополнительная часовая оплата не стоит того, чтобы умирать от этой боли и усталости.
Сейчас она была не в состоянии думать: ее голова слишком медленно работала. Завтра все равно выходной; тогда и решит. Целый день можно делать все что угодно. Просто мечта. Забраться в кровать в своей тихой комнате было восхитительно, Бек не хотела разрушать это блаженство переживаниями. Кот Гектор прижался к ее ноге своим жарким телом, потягиваясь и нежно звеня колокольчиком.
Что-то сдвинулось. Это ее и разбудило.