– Я ведь тоже не хозяйская нежная дочка, Рулк! – рассердился Тшагас – и так на душе паршиво, тут еще и Рулк со своими поучениями… – Я сражаюсь с двенадцати лет!
– Сражался! А сколько лет твои руки меча не держали? – Тшагас прикусил язык до крови, ощутил железный привкус во рту; вот ведь скажет же… А Рулк продолжал: – Глупо это – надеяться, что одолеешь тварь. Она тебя перекусит, как сахарную косточку… Я слышал, что когда эфф взбесился у одного к’Хаэля, его три дюжины вооруженных воинов с трудом положили. А скольких он убил перед тем?
– Ладно, Рулк! Лучше уж молчи. Я уже решил. Да и бой уже никто не отменит, – пробормотал Тшагас. Этот Рулк слишком много для раба знает, на все-то у него ответы есть. Кем он был до рабства? Обо всем рассказывает, да только не об этом. – Могу я предпочесть быструю смерть медленному подыханию? Могу! Вот и молчи, пока зубы целы! Хотя… для тебя это уже не угроза…
– Да зубы у меня – что надо! – Рулк махнул рукой и отправился в барак – спать.
Ого с Рохо о чем-то там шепчутся. А вот и песню затянули… Поют, эффовы байстрюки, хорошо! С такими-то голосами услаждать слух благородных, а не петь так… в никуда… в темноте… как волк на луну воет…
Отчего-то Тшагас вдруг разозлился на них. Молодые. Трусливые. Сидят тут под деревом, поют… будто и не в рабстве! Неужели не устали за день! Он встал и направился в барак: нужно выспаться перед боем; по пути Тшагас не удержался и пнул ногой Рохо:
– Чего распищался, птенец? Думать мне мешаешь!
Друг его, кутиец Ого, вскочил было, но Рохо схватил его за рукав, а Тшагаса одарил ледяным взглядом, – не глаза у него, а годжийские клинки, не должно быть у раба таких глаз…
Дни его убегали, как вода между пальцами… Вот уже и пятая рабыня пришла. Пятый день…
Тшагас лениво махнул девушке, чтоб она подала ему вина.
Черноволосая, не знакомая ему. Она откуда-то с северных владений Оргона. Лицо ему не очень нравится, особенно после той, что была вчера – у вчерашней пухлые соблазнительные губы и огромные глаза, а у этой слишком большой нос, но зато и грудь побольше будет… И улыбается она; вторая – так и вовсе плакала. Никогда с мужчиной раньше не была. Вторая худенькая, как молодое деревце. Третья – пухлая красотка, какой и должна быть арайская девушка. Но у к’Хаэля Оргона не одни арайки – кого у него только нет, со всего света их собирает.
Запомнит он этих семерых, если выживет?.. если выживет. Первую он уже почти забыл. Он так напился с непривычки в первый день, что мало понимал… Глаза у нее, кажется, серые… или голубые… или черные…
Пятый день уже пьет, а все никак не утолит жажду. А к женщинам уж не тянет так, пусть эта длинноносая подождет.
У него только два дня осталось… два дня… и три ночи. А пять он уже растранжирил…
Тшагас был уверен, что победит, когда дрался с соперниками. Он имен их не знал. Не так много в этот раз желающих. Ему самому пришлось драться в три захода. Первый его противник – широкий, но низковат, неповоротливый – такому, главное, в захват не попасть. Он свалил его подножкой, хоть и не с первого раза, и локтем впечатал его нос в череп. Тот хрипел, из носа лилась кровь, руками махал, но встать так и не смог. Поделом!
Второй дрался вполсилы, поглядывая то и дело на Куголя Аба – старшего смотрителя эффов у Оргона; тот стоял весь в красном, и рядом с ним лучший эфф – Угал, в таком же красном ошейнике. Здоровенная зверина, больше обычного. Мерзкий, и запах от него неприятный… Белесая кожа в складках, желтые зубы, ярко-оранжевый язык, что высунут от жары. Когти – гигантские шипы. Хорошо хоть не Угала пошлют за победителем, а молодого эффа, что первый раз будет убивать… пытаться убить.
Тшагас содрогался, когда взгляд его падал на Угала, а второй его противник на эффа смотреть и вовсе боялся, поэтому и поглядывал на Куголя… И побеждать не хотел – передумал вдруг, хоть и выиграл в предыдущем бою. Поэтому свалился от одного тычка в пах и больше не поднимался, чем и недовольство к’Хаэля вызвал. Если уж решил драться – дерись! А боишься эффа – так сиди и не рыпайся!
А вот последний чуть самому Тшагасу шею не сломал. Он был здоровый, крепкий. Дрался, правда, не как воин – как раб. Ему бы хоть раз побывать в настоящем бою, где до смерти сражаются, а не за право… умереть от зубов эффа. Этот Тшагаса измотал. И тело до сих пор от его тычков ноет… всю радость от «недели в раю» эта боль портила. А еще больше портило то, что время не остановить.
Очень скоро Куголь Аб с бесстрастным, как всегда, лицом, возьмет Права на Тшагаса – маленькую деревянную коробку, на крышке которой начертано его имя, а внутри в небольших специальных углублениях – прядь его волос и немного крови, обращенной в твердую красную горошину.
На каждого раба у хозяина есть такая коробочка, и находится она в специальной Комнате Прав, которая очень хорошо охраняется. Права заводили при рождении раба или при обращении свободного в рабство. Права на Тшагаса сделал один арайский командир, захвативший их отряд в плен тогда… в Чифре… Кровь у него он взял прямо из свежей раны в предплечье от арайской стрелы… Сколько лет назад это было?.. Волосы его в Правах – еще без седины…
Каждый рабовладелец старался завести себе хотя бы одного эффа. Без эффа Права – формальность, а не средство управления. С эффом – любой, кто посмеет бежать, будет жестоко покаран. Если у хозяина есть эфф – бегство означает смерть.
А у к’Хаэля Оргона эффов больше трех дюжин. Он разводит их и торгует этими тварями. Он гордится лучшими эффами в Аре.
Когда необходимо было поймать беглеца – из Прав извлекались волосы и кровь раба. Кровь скармливали зверю, а волосы помещали в специальный мешочек на ошейник. Никто точно не знал, но все догадывались, что именно этот ошейник, непростой ошейник заставляет эффа бежать по следу столько, сколько потребуется, не забывать запах и не терять