– Ну что ж, господин ван Ниукерк, могу сказать лишь несколько слов. Такой же совет я получила, когда начинала писать: незачем сразу писать роман. Я всегда говорю начинающим, что сперва им нужно натренировать писательские мышцы. Я тоже тренировала. И вы видите, что получилось.
4
Вернувшись домой, я сразу засела за свой ноут и завела папку под названием «Катинка пишет». Открыла новый документ. И пока курсор мигал в левом верхнем углу, думала: а вправду ли жизнь у меня достаточно интересная? Кто станет читать про Катинку Каптейн из Хилверсюма, девочку тринадцати лет, которая учится в старшем классе, занимается легкой атлетикой и проводит каникулы с папой и братишкой на Терсхеллинге, в старом вагончике для кемпинга?
«Пусть твои читатели делают то, что делаешь ты», – сказала Лидвин. Но я-то сама что делала?
Вот так обстояло с моей мечтой стать писательницей. Началось хорошо. Я закрыла комп, подошла к папиному книжному шкафу. Провела пальцем по книжным корешкам. Читая названия, водила пальцем до тех пор, пока он не почернел от пыли.
Сбегала на кухню, принесла посудное полотенце и принялась вытирать пыль с полок. Как вдруг мой взгляд упал на книгу «Отцы и дочки» Мартина Брила. Я хорошо ее знала, по телесериалу. Писателя уже нет в живых, и это он в своей книжке придумал «день юбочек»[5]. Я за час проглотила все рассказы из нее. Про кошку, про ковырянье в носу, про бритье подмышек и про варку яйца. Стало быть, про его дочек. Рассказы про обычные вещи. Ничего особенного. Но я не бросила читать. Видела все это перед собой. Участвовала. И не имело значения, правда это или вымысел.
Вот, значит, в чем дело! Главное не в том, о чем ты пишешь. А в том, как ты все описываешь. И тут я сообразила, о чем напишу. Напишу, как в нашу жизнь вошла Диркье. Да, так и сделаю. Я бросила полотенце в угол, открыла комп, засучила рукава. Но пальцы лежали на клавиатуре, а я опять смотрела на мерцающий курсор. Если писать про Диркье, сперва надо рассказать, что мама умерла, рассказать про папу и Калле, про наш дом и что мы никогда не едим за столом. Начинать надо с самого начала. Но где начиналось начало? Жила-была в Хилверсюме одна девочка?
5
– Я не знаю, с чего начинать, – сказала я Лидвин.
Была суббота, но я не могла ждать целую неделю до следующего урока. И когда увидела, что она, стоя на подъездной дорожке, стрижет живую изгородь, побежала к ней.
– С Адама и Евы начинать не надо, – сказала она. – Начни с трупа.
– С трупа?
– Ну, как в детективе. Детектив часто начинается с трупа. Тогда читатель уже не отложит книгу. Он должен узнать, кто убийца и каков был мотив.
Я люблю детективы. Мы с папой часто смотрим «Чисто английские убийства», про старшего инспектора Барнаби. Папа здорово наловчился копировать его голос. Барнаби говорит сквозь зубы. Мы всегда заключаем пари. Через полчаса каждый пишет на бумажке, кто убийца. Эти записочки мы кладем в коробку с печеньем, вместе с монеткой в один евро. Кто отгадает, получает выигрыш. Иногда мы оба ошибаемся (это опять же заслуга авторов), и коробка так и стоит до следующего раза. В общем, монетки тогда лежат среди бисквитного печенья, что некоторые считают неряшливым, а мы нет.
– Я имею в виду, незачем писать хронологически, – сказала Лидвин. – Можно начать с середины, а оттуда смотреть назад и вперед, так намного интереснее. Или начать с конца.
– То есть ты имеешь в виду возвращение к прошлому, флешбэки?
– Да, флешбэки. Можно и так сказать. Понимаешь, когда ты пишешь отчет о школьной экскурсии, можно начать вот так: «Автобус отправился в половине девятого». А можно сделать все увлекательнее, например: «Сегодня я глаза в глаза столкнулась с черной пантерой» или «Сегодня я впервые целовалась».
Ну, лучше уж пантера.
– А если начать с конца?
– Тогда, например, сперва опиши, как в больнице «Скорой помощи» тебе накладывают двадцать швов. И уже после этой сцены расскажи, что случилось раньше.
– Выходит, начать можно просто где угодно? – Я записала на айфон слово «сцена».
– Не просто, надо выбрать сцену, которая вызовет у читателей любопытство и вовлечет их в рассказ.
Что ж, логично.
– Чаю хочешь? – спросила она.
– Нет, спасибо, в другой раз. Мне надо еще кое-что сделать.
– И перенимать! – крикнула она мне вдогонку. – Хорошенько учиться у других писателей.
6
Познакомились мы на пароме в Харлинген.
Одна-одинешенька я сидела за четырехместным столиком. Кончались майские каникулы, и паром, отходивший в половине шестого, кишел народом. Большинство пассажиров сразу спустились вниз, на палубе было холодно.
– Можно мне тут съесть свою картошечку? – Женщина в белокурых кудряшках и с подносом в руках остановилась у моего столика.
– Ну конечно, – сказала я и сняла со стула напротив папину сумку.
Женщина бросила на пол рюкзак, шарф и пальто, села. На подносе стояла большая тарелка жареной картошки с майонезом и кетчупом. И бокал красного вина.
– Красота, хорошо-то как, – сказала она. – Хочешь? – Она подвинула поднос на середину стола.
– Я уже поела, – ответила я. Что было неправдой. На дорогу мы запаслись булочками с изюмом и яблоками.
– Ты совсем одна? – спросила она.
– Нет, папа с братишкой где-то здесь, на палубе, на прощание машут Брандарису[6]. – Папа считал его самым красивым маяком на всем побережье Северного моря.
– А мама?
– Она умерла.
– О, – сказала она. – Давно?
– Десять лет назад. Мне тогда было три года.
Она отправила в рот ломтик картошки.
– Ты правда не хочешь? Мне-то все не съесть. Кстати, меня зовут Диркье.
– А я Катинка, – сказала я, макая кусочек картошки в майонез.
Она спросила, что я делала на Терсхеллинге. Оперлась на левый локоть, запустила пальцы в кудряшки. На ней был толстый черный вязаный свитер с высоким воротом, бахромой на запястьях и заплатками на локтях. Губы накрашены ярко-красной помадой. По-настоящему красной и наверняка дорогой, потому что она не оставляла следов на винном бокале.
– А девчачьими делами занимаешься? – спросила она. Я уже рассказала, что мы много катаемся на велосипеде и бегаем по дюнам и что папа с Калле гоняют по лесу на маунтинбайках.
– Девчачьими?
– Ну, примеряешь дорогую одежду и ничего не покупаешь или пробуешь в магазине дорогую косметику. Или сидишь на террасе и выставляешь людям оценки за их наряды и…
Пока она рассуждала, я заметила, что к нашему столику идут папа и Калле.
– Та-ак, а у вас тут весело, – сказал папа.
Диркье подняла голову, не сказала ни слова, а на лице у нее появилась широченная улыбка. Я подумала, что помада на губах треснет. Секунду-другую папа стоял, глядя на ее ярко-красный рот.
– Пап, это Диркье, – сказала я, ведь кто-то должен был что-нибудь сказать.
Папа снова зашевелился, подал