Лежа, я продолжал слушать песню Элвиса Костелло «Происшествия случаются» – вот вам крест, я не шучу. Мой плеер, пусть и покоцанный, был включен и продолжал работать. Та старая корова, что смотрела на меня сверху вниз, казалось, кивала в такт сентиментальным откровениям мистера Костелло. Я пытался прочесть по лицу старухи, насколько сильно я пострадал. Жалел, что не знаком с ней ближе, ибо, если она была совершенной сукой, то легкая усмешка на ее лице означала бы, что мне п****ц и мои ноги превратились в фарш. Но если она была милой и заботливой старушкой, которая кормит голубей и гладит незнакомых собак, то я был в хорошей форме, потому что она улыбалась. Я решил, что она сука, а мне п****ц.

В третий раз я увидел это выражение, когда девушка, которую я любил… Погодите минутку, вот к чему я, блин, все этои веду. Мы еще до этого доберемся.

Конец стоп-кадра.

Тот дублинец выглядел так, словно только что занимался со мной сексом. Мне потребовалось немало времени, чтобы осознать, что я получил удар головой. Боли не было. Только в глазах потемнело. Словно кто-то прикручивал один из этих диммерных выключателей в гостиной.

– Нет. Свинячить не будем. Без «стекла», – проговорил он.

Я сразу же понял, что это значит. Он думал, что я собираюсь «застеклить» ему, или мысль «застеклить» мне пришла в голову ему самому.

Я сосредоточивал все свое внимание на том, чтобы направить эту странную капающую кровь – которая с тем же успехом могла бы капать с потолка – в пинтовый бокал в своей правой руке. По какой-то причине для меня стало важно не изгваздать пол «Лебедя».

«Застеклить» – значит, дать другому пинтовым бокалом в лицо. «Пинтовый бокал в лицо» применяется следующим образом. Ободок бокала располагается вокруг подбородка и под носом. Затем сжатым кулаком с большой силой наносится удар по донышку бокала. Красивое лицо, склонившееся над страницей, на которой появляются эти строки, может лишь поморщиться при мысли о том, что могло случиться в тот вечер.

Итак, я сидел, держа в руке полупинту собственной крови, а он хотел меня в самом худшем из возможных смыслов этого слова. Внезапно он дернулся вверх, словно его засасывал гигантский пылесос. Осознав свое неминуемое изгнание, дублинец дотянулся до ворота моей куртки и потянул меня за собой. Мы поневоле образовали этакий хоровод, конга-поезд, локомотивом которого были сперва два, потом три слезших со своих табуретов вышибалы.

О да, что может быть лучше, чем тихонько выпить стаканчик.

Дублинец хотел выволочь меня на улицу, чтобы там со вкусом и расстановкой отметелить, но я просто выскользнул из куртки и вернулся на свою позицию, к свеженалитой пинте восхитительного сухого сидра. За счет заведения.

В конце концов, один из нас действительно покинул этот бар.

Мою куртку, аккуратно сложенную, принес и протянул мне один из героических сотрудников «Лебедя». Да познает он долгие годы процветания.

Кто после Пенни? Это была… дайте-ка вспомнить… все равно не припоминаю ее имени. Она была – или представлялась – дизайнером. Буйно вьющиеся каштановые волосы. Сияющая. Привлекательная. Тридцать три, выглядела на тридцать восемь. Когда тебе двадцать девять, ты старик. Кстати, я чувствовал себя на все восемьдесят.

– Тебе нравятся деревья?

Вот и все, что я ей сказал. Потом она говорила мне, что мой вопрос заворожил ее. Она сообразила, к чему я клоню, намного быстрее, чем любая другая. Но все равно не вовремя. Я провел с ней мучительный день однажды в воскресенье, дожидаясь ночи. Она приготовила ужин. Курицу. И пригласила четверых своих братьев. Потом я узнал, что это происходит каждое воскресенье. В тот раз я решил, что это сделано в мою честь.

Я никогда не был любителем травки. Понимаете ли, я был пьяницей. Но в тот день я оказался на мели, так что поневоле выс-с-с-сосал столько этого дерьма, сколько смог. Единственное, на что оказалась способна травка – это помочь моей и без того выдающейся паранойе разрастись до международных масштабов. Я думал, что эти четыре братца