Варвара Евлампиевна засмеялась: боже мой, это простые крестьяне, что они могут полагать? Ходят, разумеется, какие-то неправдоподобные слухи, но верить им, конечно, нельзя.
– А что именно за слухи ходят? – спросил действительный статский советник.
Барышня отвечала, что, среди прочего, подозревают самого барона, но ведь это абсолютное безумие: зачем ему убивать своего же работника, не говоря уже про следователя? Тут, однако, она умолкла и поглядела на Загорского лукаво: почему же это он интересуется? Может быть, они с его помощником – и сами полицейские агенты? Нестор Васильевич опять открыл рот и опять не успел ответить, как встрял Ганцзалин.
– Нет, мы не агенты, мы археологи…
Загорский снова бросил на него косой взгляд и опять ничего не сказал. Впрочем, после небольшой паузы он полюбопытствовал, знакома ли сама Варвара Евлампиевна с бароном Шторном, ведущим работы в Розумихино?
– Совсем чуть-чуть, – отвечала Варвара, лукаво потупив глаза.
– И как он вам показался?
О, это милый, чуть старомодный человек лет тридцати с гаком, совершено неспособный никого утопить. Типичный немец, со всеми этими «путьте люпесны, потайте, пошалуйста, фильку и ношш» и прочим смешным немецким акцентом, не различающим звонких и глухих звуков.
– С немецким акцентом? – удивился Нестор Васильевич. – Откуда у него акцент, вы же сами сказали, что это остзейский немец. А раз так, то русский для него – родной, не правда ли?
Варвара Евлампиевна посмотрела на Загорского лукаво: ах, боже мой, его превосходительство совершенно не понимает шуток!
– У меня, – значительно промолвил Ганцзалин, – тоже был один знакомый статский советник, большой знаток женского сердца. Так вот, он тоже не понимал шуток, в особенности – женских. Всю жизнь прожил в одиночестве, если не считать его верного слуги и помощника, китайца по происхождению… Как говорится, век живи, век шути.
– Ну, довольно, – сердито прервал его Загорский, – мы, кажется, подъезжаем.
И в самом деле, за окном уже накатывался на них длинный, чуть грязноватый перрон…
Глава вторая. Природные гады Российской империи
Перрон на здешней станции был не только нечистым, но и невысоким, так, что сходя из поезда, можно было легко подвернуть, а при большом желании даже и сломать ногу. Эти неожиданные опасности на совершенно ровном месте ясно указывали на то, что путники наши прибыли в провинцию – и не так, чтобы просто глубокую, а поистине глубочайшую. Здание вокзала, хоть и двухэтажное, но деревянное, с облупившейся зеленой краской и покосившимися окнами только подтверждало это ощущение. Немногочисленные пассажиры, высыпавшие на перрон, быстро рассеялись по окрестностям, и у Загорского возникло чувство какой-то зияющей пустоты. При близком знакомстве с этой пустотой легко было бы впасть в уныние. На счастье, они с Ганцзалином оказались на станции не одни, а вместе с их новой знакомой, очаровательной Варварой Евлампиевной Котик.
– С приездом, – сказала та, почему-то лукаво улыбаясь. – Наши пенаты, удаленные от культуры и цивилизации, могут показаться вам запустелыми и печальными, но это не соответствует действительности. При ближайшем рассмотрении тут происходит много чего любопытного. Здешний предводитель дворянства мсье Кривошапкин регулярно устраивает тут балы и концерты. У нас даже есть свой синематографический театр, который содержит помещик Портнягин. В прошлом году он пятнадцать раз показал фильму «Донские казаки». Вы любите синематограф, ваше превосходительство?
– Признаться, не очень, – рассеянно отвечал Нестор Васильевич, блуждая взглядом по скудному станционному пейзажу. – Как мне кажется, искусство это пустое, плоское и во всех смыслах глухонемое. Не говоря уже о том, что никакой синематограф не может сравниться с книгой.
Варвара Евлампиевна покачала головой: господин Загорский ошибается, за синематографом будущее. Но он, кажется, кого-то ищет? Действительный статский советник отвечал, что нужно найти извозчика, который довез бы их с помощником до Розумихина.
– Извозчиков здесь нет, – отвечала барышня. – Но за мной должна приехать пролетка. А вот, кажется, и она…
К зданию вокзала неторопливо подъехал небольшой экипаж с откидным кожаным верхом. На козлах сидел крестьянин в красной цыганской рубахе и с разлапистой, словно веник, бородой, как будто только что пешком сошедший с картины Репина или прямо доставленный сюда из охотничьих рассказов Тургенева.
– Здравствуй, Еремей, – сказала Варвара Евлампиевна, легко поднимаясь в пролетку.
– Здравия желаю, барышня, – по-военному молодцевато отвечал мужик. – И со всеми вашими спутниками.
Варвара засмеялась – это не мои спутники, трогай! И пролетка тронулась, увозя ее прочь по ухабистой дороге. Загорский задумчиво посмотрел вслед облаку пыли, которую поднял экипаж.
– О времена, о нравы, – проговорил он. – Я положительно не понимаю характера нового поколения…
Верный Ганцзалин осведомился, что тут ему непонятно. Оказалось, Нестор Васильевич почему-то полагал, что госпожа Котик предложит им доехать до села в ее пролетке.
Во-первых, в пролетке только два места, отвечал на это помощник. То есть господину бы еще хватило, а ему, Ганцзалину, пришлось бы бежать по дороге рядом. Во-вторых, если господин хотел ехать с барышней, надо было ей об этом сказать. В противном случае откуда бы она узнала, что они на нее рассчитывают?
Загорский рассердился и велел ему не болтать глупостей. Есть вещи, сами собой разумеющиеся, заметил он. Госпожа Котик ведь не простая крестьянка, и, хотя барышня она оригинальная, но наверняка что-то слышала о правилах приличия. Можно было бы предложить им экипаж хотя бы из чистой любезности, все-таки до деревни идти добрых десять верст.
– Если поторопимся, в полтора часа доберемся, – деловито заметил Ганцзалин.
Однако такая перспектива почему-то совершенно не обрадовала его господина. Тащиться по грязной пыльной дороге под палящим солнцем пешком? Нет уж, слуга покорный. Пусть лучше Ганцзалин подыщет им на станции какую-нибудь телегу – доехать до Розумихина.
К несчастью, пока они беседовали с Варварой Евлампиевной, все телеги оказались уже разобраны. Им досталась только какая-то немыслимо древняя повозка, которой управлял старик-крестьянин с куцей седой бороденкой, шустрыми, как мыши, глазами, и в потерявшем цвет картузе. Телегу его, видимо, никто не решился арендовать ввиду ее чрезвычайной ветхости. Скрипящая, рассохшаяся, какого-то пегого оттенка – казалось, она может просто рассыпаться при малейшей неровности.
– Судя по всему, ее тоже выкопали археологи, – заметил Загорский. – Очень может быть, что на ней ездили еще при Владимире Красное солнышко[8]. Остается только гадать, на какой версте она развалится.
– Если не развалилась раньше, не развалится и сейчас, – бодро заметил Ганцзалин, забрасывая саквояжи в телегу. – Прекрасный экипаж, домчимся в два счета.
Они уселись поудобнее на пыльных рогожных мешках, устилавших дно, и телега с некоторым усилием двинулась вперед. Конь, который был в нее впряжен, оказался вполне подстать самому экипажу – грязноватой серой масти, понурый, костлявый, со спутанной гривой и даже, кажется, без некоторых зубов.
Помощник, впрочем, тут же объяснил Нестору Васильевичу, что масть и зубы для лошади ничего