Нечасто полиция яростно рвет в клочья честь мундира. Данонкин заинтересовался:
– И кто же эта паршивая овца в отборной полицейской стае?
Савелий Игнатьевич, разгоряченный тирадой, выплюнул с языка ненавистное имя, как раскаленный свинец.
Не поверив ушам своим, Данонкин переспросил. Но Желудь упорно стоял на своем.
– Этого не может быть! – отмахнулся репортер. – Я слышал в редакции: это умный и талантливый сыщик, очень дельный, хоть он молодой. О нем идет добрая слава. Мне рассказывали: раскрыл несколько запутанных преступлений. Как же вы говорите, что…
– Ложь, – обрубил пристав. – Сплетни и домыслы. Никакой он не сыщик, это звание заслужить нужно. Юнец желторотый. Мелкий прохвост. Присвоил себе чужие заслуги и доволен.
Горестное выражение на холеном личике подполковника не оставляло сомнений, кого именно так обидели. Новые ужасы о «мелком прохвосте» готовы были, казалось, явиться на свет, но тут Желудь приметил во тьме шатающуюся фигуру. Все силы были брошены на защиту порядка. Кажется, в этот раз удача обрела черты подгулявшего артельщика.
Данонкин обещал присоединиться к показательной расправе чуть позже, сам же приблизился к исчадию ада, все еще мирно изучавшему афишки, и с некоторым сомнением спросил:
– Прошу прощения, вы господин Ванзаров?
Во тьме улицы различить детали сложно, но выдающиеся кошачьи усы нарисовались несомненно. Репортер невольно оценил: юноша, быть может, и ленив, но уж не дурак – точно. Во всяком случае, по первому впечатлению. Взгляд его словно проникал внутрь человека, обладая необычайной силой. Казалось, он быстро исследует характер, вынося точные заключения. Было много в нем намешано всякого: и проницательности, и цинизма, и (не по годам) серьезности, и какого-то детского, почти наивного простодушия. А еще, быть может, того, что стыдливо называют «обаянием благородства». Нет, врет пристав, врет, подлец.
Несколько смутившись от прямого вторжения в свою личность, Данонкин сделал определенный вывод: может, преступники еще и не дрожали от этого взгляда, но вот женщинам от него лучше держаться подальше. Ничего хорошего не сулил он барышням, а только мучительные раздумья: кто этот юноша – безграничный романтик или коварный обольститель? Или не то и не другое, а нечто редкое и неописуемое. А быть может, и не было ничего подобного в том взгляде, а все это только отражения смутных фонарей? Или некоторая мрачность, явно сквозившая в характере юноши, оставила под глазами синюшные круги, словно он долго и упорно мучился, а то и страдал от чего-то. Или Данонкин сам нафантазировал и себе же поверил, с репортера станется, такие выдумщики. Но вот служебные пороки, так колоритно описанные приставом, на чуть полноватой физиономии не оставили отметин. Одно удивительно: молодой чиновник будто и не чувствовал холода.
– Вы, кажется, известный колумнист из «Листка»?
Голос заклятого врага Савелия Игнатьевича оказался приятным, чуть моложавым, с несколько форсированным баритоном. Так иногда мальчик пытается выглядеть старше, нарочно давя горло хрипотцой.
Представившись, Данонкин спросил, отчего чиновник полиции не принимает участия в такой важной облаве.
– Нелогично, – немедленно последовал ответ.
– Простите?
– Зачем бороться с последствиями, когда логичнее, то есть эффективнее, ликвидировать причину.
Знаток прекрасного не понял.
– Надо регулировать продажу спиртного, а не ловить пьяных, – ответил Ванзаров и виновато улыбнулся. – Не подскажете, на что бы сходить сегодня вечером, чтобы… ну, как-нибудь развеяться? А то я не силен в театральных новинках.
На такую искреннюю просьбу невозможно не откликнуться. Тем более что юноша невольно тронул любимую струнку в душе репортера. Позабыв про холод, Данонкин собрался горячо рекомендовать юноше парочку премьер. Как вдруг на перекресток выскочила полицейская пролетка, с которой буквально скатился нарочный, почти мальчишка, побежал к заветным воротам, заглянул в них, выпрыгнул наружу и подскочил к афишной тумбе.
– Га-сдин… Ваз-ров… – задыхаясь от спешки, прокричал он. – Фу, еле нашел… В участке… Нет… Сказали… Здесь… Прошу со… Ох… Мной… Срочно…
Срываться с места в карьер Ванзаров не спешил:
– В чем дело?
– Господин полковник… Вендорф… Оскар Игнатьевич… Требует… Вас… Лично… Немедленно… Прошу вас… Транспорт дали…
Юный сыщик, слегка похожий на мишку средней упитанности, отвесил легкий поклон и непринужденным шагом отправился к пролетке, на которую запрыгнул изящной птичкой.
Месье Данонкин погрузился в раздумья: разве понадобится самому полицеймейстеру 1-го отделения столицы бездарный и недалекий чиновник, да еще срочно? Вдруг самое интересное как раз и начнется там, куда отправился Ванзаров? Может, попроситься с ним? Но пока тянулись размышления, пролетка исчезла с глаз.
Досадуя, что выпустил из рук сенсационный репортаж, Данонкин стал искать пристава, но Желудь, как назло, исчез, а вместе с ним и героическая облава. Словно тьма и ветер поглотили их. Только остались пустые тротуары да одинокие фигуры, спешащие неведомо куда. Даже дворник засадной подворотни сгинул, бросив скрипящую калитку на вой сквозняка.
Эхом завыла метель в душе репортера. Запахнув плотнее воротник, побежал он трусцой в редакцию, чтобы отразить уж как-нибудь героические подвиги полиции в завтрашнем выпуске. Но первым делом – изгнать морозец из тела графинчиком водки с обильным холодцом.
Служебная пролетка бойко стремилась по Невскому проспекту. Весело цокали подковы по морозному насту, игриво мигали огоньки праздничных гирлянд, витрины магазинов сияли иллюминацией, воздух пронизывали радостные предчувствия. Но в душе чиновника полиции не нашлось искры праздника. Тоскливо и кисло там было, как в забытом чулане. Заглядывать туда пока не время, успеем еще.
Сосед по жесткому сиденью натянул спасительную накидку до груди, шмыгал носом и старался делать вид, что равнодушно разглядывает окрестности. Сам же бросал внимательные взгляды вбок, словно не решаясь заговорить о чем-то важном. Надо спасать юношу от косоглазия.
– Вас как зовут? – спросил Ванзаров внезапно строгим тоном.
Парнишка, которому на вид не исполнилось еще и двадцати, оживился и, немного волнуясь, представился Николя Гривцовым, коллежским регистратором 2-го Литейного, даже поклончик не забыл. Чин его был самым младшим в чиновничьей иерархии, а потому юношу, скорее всего, гоняли в хвост и в гриву все, кому придет охота. Кто за папиросками, а кто за Ванзаровым.
– Что там случилось, коллега? Зачем эта спешка?
От такого обращения Коля Гривцов чуть не расцвел на морозе, даже накидку отринул.
– Такая досада, я ведь ничего не знаю, господин Ванзаров, меня решительно никуда не пускают, – признался он и тут же добавил с мечтательным восторгом: – Наверное, там труп…
Мрачное слово заиграло волшебной музыкой и чистым восторгом на хрустальных гранях мечты. Ну, или что-то вроде того. Ванзарову хватило одного взгляда, чтобы составился мгновенный психологический портрет. Техника эта была натренирована для преступников и свидетелей, но годилась и для мирных целей. Все