— …Это плохо! — Костяной гребешок скользил по золотым волосам вверх-вниз, взбивая их в неаккуратную кудель. — Это очень плохо. Тебе больше нельзя пить его чай.
Маруся говорила привычным своим шепотом, а Алисе приходилось делать над собой усилие, чтобы не уснуть.
— Завтра он будет тебя купать.
Купать… Как же ей хотелось искупаться, намылить расчесанную в кровь кожу ароматным мылом, чтобы смыть грязь и запахи! Но это раньше, а сейчас Алисе было все равно.
— Слушай меня! — Голос Маруси сделался настойчивым, даже злым. — Тебе грозит страшная опасность.
— А тебе? — Дощатый пол манил, казался мягче самой мягкой перины.
— Это не моя сказка. Слушай меня, Алиса. Не спи…
…Маруся оказалась права, на полу в мастерской стояло большое, до краев наполненное водой корыто. От воды шел пар.
— Раздевайся, дитя, — сказал Сказочник и протянул Алисе кусок мыла. — Не бойся, раздевайся! Завтра нас с тобой ждет удивительный день. Мы будем фотографироваться!
Перед площадкой с кроватью и в самом деле стояла тренога с закрепленным на ней фотоаппаратом. Не таким, каким их снимали в детском доме, а старинным.
— Ну, же, дитя! Не заставляй меня злиться. — Его голос был совсем не злым. Наверное, Маруся на него просто наговаривает…
Теплая вода ласково коснулась расцарапанных лодыжек. Алиса блаженно вздохнула и села на дно корыта. Голову ей он мыл сам. Мыл бережно, ласково разбирая спутанные волосы на пряди. У нее ведь не было гребешка, а Маруся никогда не предлагала своего. Жадина…
В уютном махровом халате было тепло и так хорошо, что Алиса даже попросила разрешения оставить халат себе.
— Конечно, дитя!
На этом его щедрость не закончилась. На верстаке Алису ждал настоящий ужин. Картофельное пюре и кусок жареного мяса, от запаха которого ее вдруг замутило.
— Сначала выпей. — Сказочник поставил перед ней чашку с чаем.
Маруся велела чай не пить, но как же не пить, когда он наблюдает?..
Со стороны помоста вдруг послышался какой-то шорох, это тренога с фотоаппаратом медленно заваливалась на бок. Сказочник едва успел ее подхватить, а Алиса едва успела выплеснуть чай в таз с водой. Повезло. Должно же и им с Марусей когда-нибудь повезти…
— …Повезло, — сказала Маруся, присаживаясь рядом. — Завтра тебе нужно бежать. У тебя будет мало времени и мало шансов, но ты справишься. Я знаю.
— Я тебя не брошу. — Теперь, когда ее больше не клонило в сон, мысли сделались ясными и острыми, как лезвие.
— Бросишь. Вдвоем нам не убежать. А ты можешь позвать на помощь. Ты ведь позовешь?
— Позову. Ты знаешь, что случится завтра? Ты уже видела такое? — Острые мысли привели за собой острые вопросы.
— Завтра наступит время сказок. Ты станешь иллюстрацией.
— Время какой сказки наступит? — Она уже и сама знала, какой. Можно было не спрашивать.
— Он называет это постмортем. На его картинках все должны быть мертвыми. Волк уже мертв…
— А завтра умру я?..
— Ты не умрешь. Ты сбежишь и позовешь на помощь!
— А если он разозлится и убьет тебя?
— Не убьет. Это не моя сказка. — Маруся пожала плечами, спрятала гребешок в складках платья. — Спокойной ночи, Алиса.
— …Вот и настало время сказок, дитя! — Сказочник в возбуждении потирал ладони. — Я выбрал для тебя чудесную сказку и сшил чудесный наряд!
Наряд лежал на верстаке. Он и в самом деле был чудесный. Надень Алиса такую красоту на новогодний утренник, все девочки в детдоме умерли бы от зависти. Но сейчас смерть нависла над ней самой. Она протягивала Алисе полосатые чулочки, шерстяное платье, белоснежный передник и сшитый из алого атласа плащ. А под верстаком дожидались своего часа остроносые башмачки.
— Надевай же, дитя! — сказала смерть голосом Сказочника.
Наряд пришелся Алисе впору, даже башмачки. Осталось самое главное — бархатная красная шапочка. Скоро она сама станет сначала Красной Шапочкой, а потом персонажем иллюстрации. Она станет постмортем…
Портняжные ножницы лежали на краю верстака под обрезком алого атласа. Алиса видела лишь их очертания.
— Теперь ты готова, дитя! — Сказочник улыбался под своей маской, руки его дрожали от нетерпения. — Погоди, осталось самое главное…
Самое главное — это чашка с чаем, вот только сейчас в нем не снотворное, а яд. Так сказала Маруся, и Алиса ей поверила.
Сказочник отвернулся всего на секунду, и этой секунды Алисе хватило, чтобы обеими руками сжать ножницы и изо всех сил воткнуть их ему в бок. Сначала что-то тихо хлюпнуло, а потом голова Алисы чуть не лопнула от рыка. Ей показалось, что это очнулся от вечного сна волк, потому что человек не может издавать такие ужасные звуки. Но рычал не мертвый волк, а живой человек. Все еще живой и все еще смертельно опасный…
Маруся велела не тратить силы и время на попытки вытащить ее из погреба, велела бежать со всех ног и привести помощь. И Алиса побежала. Она перепрыгнула через корчащегося на полу Сказочника, обогнула верстак, больно ударившись боком об его угол, на лету поймав падающую с верстака книгу. Дверь мастерской была заперта изнутри, но не на ключ, а на тяжелый железный засов. Если навалиться всем телом, если потянуть изо всех сил, у нее получится.
Получилось. Яркое солнце резануло по глазам, ослепляя, но ноги в остроносых башмачках уже несли Алису прочь от мастерской. Она бежала не разбирая дороги, падая, разбивая в кровь коленки, царапая лицо и руки о ветки деревьев. Она потеряла башмачки, потом атласный плащ, а ненавистную красную шапочку сорвала с головы сама, зашвырнула в придорожные кусты. Оказывается, теперь она бежала уже не по лесу, а по дороге, и пыль окутывала ее серым облаком. А за спиной слышалось страшное рычание, Сказочник гнался за ней верхом на сказочном звере. Наверное, в услужении у него имелся не только мертвый волк, но иная, куда более опасная тварь. Бежать. Бежать изо всех сил…
Силы кончились, и Алиса упала в пыль, зажмурилась, дожидаясь, когда сказочная тварь приблизится, схватит острыми зубами за шею… А тварь вдруг перестала рычать, заговорила человеческим голосом:
— Ну, малая, ты даешь! Я ж тебя чуть не переехал! Ты откуда такая взялась?
Это был не Сказочник, а самый обыкновенный человек на самом обыкновенном тракторе. Он смотрел на Алису сверху вниз и скреб пятерней серую от дорожной пыли щеку.
— Я же говорила, не нужна нам никакая милиция! Видите, побегала и сама вернулась как миленькая! — Голос директрисы вибрировал на такой высокой ноте, что Алисе хотелось зажать уши руками.
Она сидела в здравпункте зареванная, вспотевшая, грязная с головы до ног, вцепившись в теперь уже свою книгу, прижав ее к груди.
— Где ты шлялась, Авдеева? Где ты шлялась целых десять дней?! — Голос директрисы сорвался на визг, но в визге этом отчетливо слышалось облегчение.
Значит, ее не было всего лишь десять дней? А казалось, что целую вечность…
Алиса