– Во, видали? Предателей поднавезли! – оживился Иванько.
– Каких предателей?
– Ну, остарбайтеров этих, что в войну на немцев работали. Молодцы союзнички, депортируют всю эту сволочь, как обещали. Выполняют указания товарища Сталина.
– Так они же не добровольно работали. Их ведь насильно в Германию угоняли!
– Ну, ты даешь, – изумился Иванько. – Откуда ты знаешь, насильно или добровольно? А может они только о том и мечтали, чтобы к Гитлеру сбежать? Вон какие рожи недовольные. Ничего, дома-то их научат родину любить. За Уралом места много. Видал я, как их в Ужгороде в 'столыпины' перегружали и с песня´ми в Сибирь-матушку снег убирать отправляли. Ну а этим из-за блокады морская прогулка светит. Зато прямо в солнечный порт Тикси. Пер аспера ад астра, – захохотал Иванько. – Через тернии к звездам.
Тем временем привезенных разделили на мужчин и женщин и начали обыскивать. Это был уже знакомый нам профессиональный шмон с прощупыванием швов, распарыванием подушек и раскалыванием сахарных головок ударом штыка.
– А я думала, здесь уже не обыскивают. Хорошо хоть догола не раздевают, – вырвалось у Груни.
– А зачем? – ухмыльнулся Иванько. – Думаешь, у них ума не хватает во все дырки заглянуть? Или они прохожих стесняются? Щас! Это у них просто метода такая – обыскивать в два приема. Люди ведь – что бараны. Думают, если их здесь на раздевают, то и там не будут. И прячут свои цацки во всякие укромности. А тем только того и надо – знай, выковыривай, как из сейфа, – снова захохотал Иванько. – Тем более что в лагере, уже когда детей отфильтруют, у них вообще все отберут и казенное выдадут. Вот люди – все цепляются, цепляются за барахло, а смысла никакого...
– За что же им доля такая? – широко раскрыв глаза, прошептала Груня. – Они же после этого собственную родину ненавидеть будут!
– Одеринт дум метуант, – глаза Иванько злорадно блеснули. -Пусть ненавидят, лишь бы боялись...
Иванько отправился на поиски советской комендатуры – узнать, где пришвартован наш транспортник.
– Неужели и нас так же будут шмонать? – со страхом шепнула Груня, когда водитель отлучился по нужде.
– Может и повезет, – ответила я. – Нас же не депортируют. Вряд ли им захочется копаться в этом вонючем чемодане...
– Не-е, наших никакой запах не остановит. Это тебе не английские чистоплюи...
Мы с Груней, не обращая внимания на вонь, быстро переложили коробку с ценностями из чемодана в мою дорожную сумку. Пропитанную запахом тления бязевую обмотку пришлось выбросить. Шофер, вернувшись, с подозрением понюхал воздух, но ничего не сказал.
Вскоре появился Иванько. Он размахивал руками и громко сквернословил.
– Тарде вениентибус осса! – кричал он, обильно уснащая чеканную латынь непечатными вставками. – Кто поздно приходит – тому кости.
От лейтенанта остро пахло свежим, еще не перегоревшим спиртом.
– О чем вы, товарищ старший лейтенант? – недоуменно спросил шофер.
– Еле нашел эту сраную комендатуру! – гремел Иванько. – Транспорта не будет. Прямо из Киля пошел на Кронштадт, в рот ему дышло! Наши сказали – из-за шторма, а я так думаю – перегрузили его трофейным барахлом по самые гланды. Рейс-то, похоже, последний...
Иванько посмотрел на шофера и осекся.
– Короче, в комендатуре ко мне отнеслись с пониманием... – Иванько рыгнул.
– Это мы уже поняли, – поморщилась Груня.
– Не острите, Сивашова, – построжал Иванько. – Из комендатуры мне удалось связаться с майором Бельским. Он приказал следовать с прахом на Берлин, а оттуда эшелоном на родину. Там уж нам союзнички не подгадят.
– О господи, – не выдержала Груня. – Неужто нам с этим мертвяком по всей Европе смердеть выпало?
– Выбирайте выражения, Сивашова, – сказал Иванько. – Вы должны быть благодарны генералу. Годы, прожитые под его покровительством, вы будете вспоминать, как лучшие в вашей жизни.
Иванько, не скрываясь, достал из кармана галифе фляжку со спиртом и сделал затяжной глоток.
– Курс на Берлин! – с пафосом приказал он шоферу. – Мы снова
будем брать фашистское логово, как три года назад! – Иванько ткнул фляжкой в сторону воображаемого Берлина.
– Хоть на Копенгаген, – ухмыльнулся рябой водитель. – Всяко лучше по фашистскому логову на 'виллисе' рассекать, чем по рязанским проселкам говно месить в полуторке.
– Не надо так, сержант, о родине-матери, – нахмурился Иванько. – Лучше скажите, бензина на триста километров хватит?
– Да хоть на триста тысяч, – сплюнул шофер. – Бензину в кузове – канистр сорок. Лично на ростокском аэродроме перед отъездом напиздил на всякий случай. Жаль, продать некому. В этом смысле фашистское логово Рязани, конечно, уступает...
– Прекратите выражаться, сержант, – повысил голос Иванько. – Приказываю всем перед дорогой оправиться и пообедать сухим пайком...
До Берлина мы добрались под утро. Иванько пошарил в сумке и, найдя трофейную банку с кофе, высыпал несколько зерен в рот. Прожевав зерна, он сплюнул коричневую кашицу за окно и шумно выдохнул. Кабина наполнилась спиртовым перегаром.
– Другое дело, – удовлетворенно хмыкнул Иванько. – Теперь можно и с комендантом поговорить.
Выйдя из комендатуры, Иванько помахал литерой на воинский эшелон и велел ехать на вокзал. Там мы попрощались с рябым шофером.
– Счастливого пути на родину, товарищ старший лейтенант, – сочувственно сказал водитель. – И вам, барышни, желаю удачи на родной земле, – полное лицо шофера расплылось в улыбке. – Бог даст, свидимся.
– Все в руках судьбы, – Иванько снова глотнул из фляжки. – Хомо пропонит, сед деус диспонит. Человек предполагает, а бог располагает.
Процедура обыска на вокзале напоминала любекский порт. Весь багаж вскрывался на специально установленных стеллажах. Упитанные женщины-сержанты в туго перетянутых ремнями гимнастерках напоминали батоны армавирской колбасы. Они тщательно проверяли каждый чемодан. Мы обреченно глядели на ползущую к входу очередь.
Иванько примолк, наблюдая за обыском. На его потном покатом лбу отчетливо читалась напряженная работа мысли. Помолчав несколько минут, он решительным движением стянул сапог, наклонился к нам поближе и сказал неожиданно свойским тоном:
– Девки, у меня тут мысля одна. Вот глядите... Омниа меа мецум порто, – бормотал Иванько, разматывая портянку. – Все мое, бля, ношу с собой...
Под не первой свежести портянкой показались цветные денежные купюры. Постепенно разматывая бязевую полоску, он по листику собрал внушительную пачку. Тут были и рейхсмарки, и рентные марки, и марки Союзного военного командования.
– Все это добро все равно до дома не дотащить, – непривычно смущенно произнес Иванько. – Не сорок пятый год. Да и пошлют ли опять сюда – неизвестно. А