— Помогите! Там мой сын!

К счастью, повторять дважды не пришлось. Сосед бросился к двери фургона, рванул ее на себя, и Инна увидела в возникшем проеме Женечку. Бледный блондинистый тип в черных штанах и черной же майке попытался немедленно закрыть дверь, однако сосед, не растерявшись, вмазал ему по лощеной физиономии. А затем отрывисто произнес, кивая на оторопевшего Женечку:

— Это ваш сын?

Инна кивнула, и молодой человек, протянув мальчику руку, сказал:

— Привет! Ничего не бойся! Просто выходи — ты уже дома!

Инна попыталась залезть в фургон, но молодой человек удержал ее, строго заметив:

— Не советую вам этого делать…

В этот момент из недр фургона появился еще один тип в черном, державший в руках пистолет. Сосед, ничуть не смутившись, выхватил у типа оружие, а Инна, твердо взяв Женечку за руку, произнесла:

— Сыночек, ну давай же!

Мальчик спрыгнул на асфальт, и только тут Инна поняла, что все это время вокруг фургона прыгала, отчаянно заливаясь лаем, та самая клочкастая собачка. Хотя вряд ли с того момента, как сосед кинулся помогать ей, прошло больше минуты.

Минуты, решительным образом изменившей ситуацию.

Инна прижала к себе Женечку, а сосед, вертя в руках пистолет, хотел было что-то сказать, но в этот момент мускулистая рука, высунувшаяся из фургона, выхватила у него оружие, и фургон, развернувшись на пустой проезжей части, поехал в ту же сторону, откуда и прикатил.

Клочкастая собачка, все еще сердито лая, побежала за ним, а сосед сердито крикнул:

— Долли, к ноге!

Собачка подчинилась и, махая хвостом, вернулась обратно. Но все это ничуть не занимало Инну, не веря своему счастью, она, схватив сына, оттащила его с проезжей части на газон и, чувствуя, что ее трясет, а по лицу катятся слезы, принялась целовать своего мальчика.

А затем осторожно сняла и без того уже сползшую с глаз Женечки повязку и освободила его рот от клейкой ленты.

— Мамочка, — заявил сын, сияя, — это было так круто! Можно, мы это повторим?

Замерев, Инна вдруг поняла, что ребенок считает похищение и спонтанное освобождение веселым приключением. Инна прижала Женечку к себе, не желая его отпускать.

— Мамочка, мне больно! Отпусти, пожалуйста, мамочка! — попытался высвободиться он.

Инна понимала, что действительно слишком сильно прижимает Женечку к себе, но ничего поделать не могла. Она ведь потеряла своего мальчика — и благодаря счастливой случайности снова обрела его.

Нет, не случайности, а благодаря стильно одетому соседу и его собачке.

Инна осыпала лицо ребенка поцелуями, а Женечка, морщась и вертясь, пожаловался:

— Мамочка, фу! Ты всего меня обслюнявила. Не надо, мамочка, этих телячьих нежностей. Я уже взрослый!

Инна заплакала, дало знать о себе невероятное напряжение последних часов. Она никак не могла выпустить сына из объятий.

За спиной раздалось деликатное кашлянье, вздрогнув и обернувшись, Инна заметила соседа, державшего в руках свою собачку.

— Мне вызвать полицию? — спросил он.

Инна резко заявила:

— Ни в коем случае!

И поняла, что тон был совершенно неподобающий — и так с человеком, сыгравшим основную роль в освобождении ее сына из рук похитителей, уж точно не разговаривают.

Сосед, явно смутившись, что крайне ему шло, произнес:

— Извините… Просто я подумал, что дело было серьезное и что правоохранительные органы могут помочь. Ну, если ничего не нужно, тогда мы с Долли пойдем. Всего вам хорошего!

Он развернулся, чтоб уйти, а Инна, на мгновение рискнув оставить сына (хотя прекрасно понимала, что в данный момент никакой угрозы для Женечки нет), кинулась за соседом и прикоснулась к его плечу.

Тот повернулся, и Инна смущенно сказала:

— Большое вам спасибо! Вы… Вы очень мне помогли! Нам помогли!

— А они что, в самом деле похитили вашего мальчика? — нахмурился сосед.

Инна не знала, что и сказать. Потому что она разрушила комбинацию братьев Шуберт, явно не желавших возвращать ей сына, а намеревавшихся, показав ей Женечку, увезти его обратно в неизвестном направлении.

А теперь сын был снова с ней.

Что теперь предпримут похитители?

Сосед, элегантным жестом сняв стильные черные очки (Инна увидела, что у него нереально яркие зеленые глаза, и вдруг поняла, что сосед очень привлекательный молодой мужчина — именно что молодой!), с жаром произнес:

— Все же советую вам обратиться в полицию. Потому что похищение — серьезное преступление.

Инна покачала головой, не желая ничего объяснять постороннему человеку. Хотя с учетом того, что этот парень только что помог ей освободить сына, точнее, сыграл в его освобождении решающую роль, он имел полное право знать.

— И все же подумайте об этом. Но если не хотите привлекать официальные власти, тогда вам нужна помощь друзей и родственников.

Друзья и родственники. Инна еле сдержала тяжелый вздох. Ни к тем, ни к другим она обращаться не намеревалась. Потому что никто не мог ей помочь.

Или она ошибалась?

— Вы точно уверены, что вам не нужна помощь? — спросил сосед, и Инна заколебалась. Вряд ли в ее положении было уместно отказываться от столь щедрого предложения…

Но имела ли она право вовлекать в эту опасную историю постороннего человека?

В этот момент со стороны газона раздался стон, и Инна вспомнила про Милу Иосифовну.

Взяв сына за руку, Инна подошла к ней: бухгалтерша, уже сняв со рта нашлепку, громко плакала и причитала, сетуя на свою «ужасную судьбину».

Инне нужно было успокоить ее и уговорить не обращаться в полицию.

— Мила Иосифовна, пойдемте ко мне домой, там должны быть оладушки. И блинчики, — предложила она.

Женечка, уже полностью оправившийся от произошедшего, полностью поддержал ее идею:

— Мамочка, хочу блинчики! И оладушки! А овсяное печенье есть?

Помогая Миле Иосифовне подняться, Инна обернулась, чтобы предложить зайти на блинчики и соседу, чьего имени, как вдруг поняла, она не знала, но того и след простыл.

Ушел вместе со своей собачкой Долли.

Поддерживая грузную бухгалтершу за локоток, Инна медленно через парк провела ее к дому, другой рукой крепко сжимая ладошку сына. Они поднялись на нужный этаж, Инна открыла дверь квартиры — и к ним тотчас бросилась Олеся.

Она обняла Женечку, а мальчик, потягивая носом, вывернулся из объятий няни и заявил:

— Хочу блинчики! И оладушки! И овсяное печенье! И не надо всех этих телячьих нежностей…

Инна невольно рассмеялась, Олеся бурно разрыдалась, а Мила Иосифовна вдруг поинтересовалась, добавляла ли Олеся в блинчики и оладушки сахар.

Трижды проверив, что дверь закрыта на замок, Инна отправилась с сыном на кухню. Олеся, уже несколько придя в себя, вела за собой велеречиво рассуждавшую о невероятном вреде сладкого Милу Иосифовну.

Все, кроме Инны, пили чай, а она приготовила себе в автомате крепчайший эспрессо. Все, кроме Инны, поглощали напеченные Олесей блинчики и оладьи — она же предпочла отщипнуть кусочек от овсяного печенья.

Инна знала, что ей необходимо подкрепиться, однако не могла заставить себя поесть.

— Мамочка, блинчики такие вкусные! И оладушки тоже! — заявил с набитым ртом Женечка, обильно поливая тарелку малиновым вареньем и шоколадным кремом. — А сгущенка у нас есть?

Раньше бы она ни за